Сейчас этот учитель, уже седой семидесятилетний старик пенсионер, стоит на кладбище возле кустика, слушает, как ораторы распространяются о его любимом ученике, Михале Топорном, директоре крупного промышленного объединения. Он то и дело подносит к глазам одряхлевшую руку и вытирает слезы, а ведь в то время, когда разговаривал под навесом с Михалом Топорным, еще мужиком, он был подвижным и энергичным.
С тех пор много воды утекло, и Мария Топорная уже не скажет этому старику того, что сказала десять с лишним лет назад, не поднимет на него руку, как было, когда Михал, ее муж, навсегда ушел от нее и взял себе в жены городскую женщину. Тогда, придя в отчаяние, она остановила учителя посреди дороги, замахнулась на него и крикнула: «Ты в этом виноват!» Учитель отступил на край канавы, но отчаявшаяся Мария подскочила к нему и ударила по лицу: «Вот тебе за мою беду!» Шляпа упала у него с головы и покатилась в канаву, но учитель не нагнулся за ней, а продолжал стоять на дороге понурившись, да так и прошел по деревне, а деревня молчала, люди попрятались за изгороди, но кое-кто видел, как учитель достал из кармана платок и вытер глаза, и одни утверждали, что плакал он от стыда, поскольку баба влепила ему пощечину, а другие возражали, что дело, мол, не в этом, а, возможно, в той счастливой доле, которая выпала Михалу и которой Михал не сумел воспользоваться по-умному, а остервенело ухватился за новые возможности, не разбираясь, где нужное и где пустое.
В 1940 году, а может быть, в 1941, под навесом, у коровника, этот самый учитель уговаривал Михала и в конце концов уговорил ходить на тайные занятия, которые проводил по вечерам в своем доме. Он пришел с этими уговорами к Михалу, ибо знал, что тот был способным, ведь когда-то Михал учился у него в деревенской школе; кроме того, Михал Топорный закончил два класса гимназии, куда его посылали, когда ему исполнилось одиннадцать лет, то есть в 1925 году; дядя Алойзий, брат матери Михала, которого называли Алойс, прислал тогда немного денег из Франции и написал, чтобы определили Михала в школу, а расходы он берет на себя. Но спустя два года дяде Алойзию не повезло во Франции с работой, и он перестал присылать деньги. Винцентий Топорный взял тогда сына из гимназии, не в силах платить за обучение и квартиру.
Михал Топорный, которого учитель в начале оккупации уговорил посещать тайные занятия, высказал свое согласие: «Ну, ладно, приду», — под старым навесом, рядом с деревянным сараем и конюшней, на том месте, где постоянно валялись ошметки навоза и почерневшая щепа; на том месте, которое испокон веков оставалось неприкосновенным, словно было священным и где земля впитывала тепло конского навоза и босых ног прадедов и дедов; на том месте, где из рода в род Топорные имели обыкновение вести серьезные разговоры и принимать важные решения.