Люди молчали, все знали, рано или поздно это случится, потому что старый Таборский — клятвопреступник. Люди молчали, будто и не было покойника, потому что умер Таборский, клятвопреступник. Хоронили его тихо, люди помалкивали: слишком много знали, и если уж говорить, то надо выкладывать все начистоту, а именно — что Матеуш Таборский дал ложные показания, когда судился из-за этого поля, на котором умер.
Следующим на очереди было поле Томанека. Большое поле. Томанек его у Яворского купил, а Яворский — у Бугая. Говорили, бабка Бугая в подарок от помещика этот надел получила; в молодости бабка красавицей была и ходила к помещику, и вот выходила это поле. Повезло Бугаю.
Следующим было поле Гембали, хозяина той рыжей собаки, о которой теперь ничего не известно. Собака носилась по полю: Гембаля любил брать ее в поле, хотя люди этого не любили, боялись, как бы она посевы не потоптала. Но Гембаля плевал на это и всегда брал с собой собаку.
Потом экскаватор въехал на поле Яроша. Его называли мужиком-полевиком: Ярош не любил ни дома, ни усадьбы, а любил только поле. В три часа утра был он уже на поле и сидел там дотемна. Туда и еду ему приносили, недаром прозвали его «мужиком-полевиком». Теперь Ярош в городе живет. Ночным сторожем работает на складе скобяных товаров; гвозди, винты, разные металлические изделия сторожит. В форме ходит. Днем спит, а ночью эти железяки сторожит, так что теперь его и не увидишь.
За полем Яроша шло поле Мазюры. Мазюра большой любитель петь был. Его уже нет в живых. А раньше, бывало, на его поле всегда слышалось пенье — Мазюра всегда пел за работой и помощников петь уговаривал. Мазюру молнией убило. Шел он как-то лугом и пел, хотя дождь лил как из ведра. И вот в этого весельчака молния угодила.
Над нашей деревней всегда беда висела.
Дальше было поле Завартки. Экскаватор вырыл там какие-то черепа и кости. И вот понаехали молодые люди, стали их вертеть в руках, называть как-то по-чудному, хотя это были самые обыкновенные черепа и кости. Для этих молодых людей барак построили, потому что костей все прибавлялось. Молодые люди в этом бараке поселились и старательно чистили кости. В бараке стояли столы и полки, и на них разложены были белые кости.
Молодежь любила выпить; напьются и начинают драться костями. Лупят друг друга костями, а кто-то схватил аккуратненький беленький череп и запустил в одного очкарика. Говорили, наука понесла большую потерю: череп разбился вдребезги, но его потом кое-как склеили.
В деревне дивились: как это можно драться человечьими костями; люди в деревне простые, им трудно себе представить, что кость — это все равно что палка, а череп все равно что камень; они сразу вообразили, что то, чем лупили друг друга молодые ученые, ходило, говорило, стонало и плакало; они представили себе, что эти кости когда-то были людьми, поэтому они так дивились этим дракам. Нашей деревне всегда не везло.