И еще он писал в той тетрадке: «Дурак я, дурак, нечего мне надеяться на этот город: я кровью харкаю, а город еще только начали строить, только канавы роют, а слюна у меня — совсем красная; молодые здоровые парни еще замеры не кончили, а слюна стала пенистая и совсем красная; я это вижу, потому что плюю на белые яблоневые цветы. Не дождаться мне города: или они опоздали, или я родился слишком рано».
И еще он писал в той тетрадке: «Вчера на стройке придавило молодого парня, и он помер. Парень был молодой, стройный и здоровый, а я радуюсь, потому что не люблю молодых и здоровых; они ходят в заросли ивняка с девчатами и раздевают их там. А вот умрут и не будут раздевать девчат, так им и надо, а мне чего терять — мокроту кровавую, бессмысленное глазение на стройку да ожидание города, которого мне не дождаться».
И еще в той тетрадке он писал: «Я всегда должен быть тихим и добрым, таким, как я, положено быть тихими и добрыми; когда я злюсь, надо мной смеются или жалеют меня, поэтому я всегда тихий и добрый и о бабах не говорю; заикнись я о бабах, они рассмеялись бы мне в лицо или отошли бы в сторонку и хохотали до упаду: Ангелу, мол, бабу захотелось». А мне очень хочется этого, только бабы не хотят меня. В городе с бабами легче. В городе никто тебя не знает, засмеют в одном месте — пойдешь в другое. Я жду не дождусь города, в городе легче хорониться и насчет бабы легче; если есть деньги, можно с курвой переспать, но не дождаться мне этого города, слюна совсем красная стала».
И еще в той тетрадке он писал: «Хорошо бы, отец поскорее помер; я думаю, он долго не протянет, от ноги начнется заражение крови. А потом бы мать умерла, и я бы деньги за поле получил, и дождался города с докторами и курвами».
И еще в той тетрадке он писал: «Заварткова сказала: «Ты, Ангел, поправился, видать, тебе лучше». Я-то знаю, врет она, чахоточный сразу распознает, где вранье, а где правда, только люди об этом не догадываются и часто врут нам, чахоточным. Заварткова сказала: «Ты, Ангел, потолстел», — а сама подумала: «Ангел не протянет долго, он еще больше похудел и побледнел». Отойдет от меня и расскажет другим бабам, а те начнут судачить об этом. Люди любят говорить о чужой смерти, а о своей — только когда здоровы».
И еще в той тетрадке он писал: «Чахотка многому меня научила, больше, чем книги. Заварткова мне сказала: «Ничего хорошего в этой жизни человека не ждет», — это она к смерти меня подготавливает; а самой-то небось хочется пожить, сама в другую деревню переселяется, а дочку в городе оставляет; дочка в городе овощную лавку откроет, а старуха овощи из деревни станет подвозить; вот и пойдет у них дело. Уже зятя подыскала — Вацека Плонку, механика. Вот она какая Заварткова».