Танцующий ястреб (Кавалец) - страница 99
Меня беспокоит, как бы Старик не попытался снова покончить с собой; ведь причины и соблазны по-прежнему налицо — река, словно манящая и нашептывающая: «Погрузись в меня, и ты обретешь покой»; лодка, этот трухлявый гроб, которую ничего не стоит отвязать от колышка, вбитого в берег, а не то выдернуть этот колышек вместе с цепью и положить в лодку, отчалить от берега и выплыть на стремнину, встать на борт лодки… и в воду.
Или по-прежнему величественно и смело перейти реку и окончить свой путь у другого берега, там, где вода особенно прозрачна. Остались и цветочные горшки на окнах, и околевшие лошади под землей, а вернее, под асфальтом и камнем. Осталось еще много причин и возможностей, которые существуют и всегда будут существовать.
Но есть надежда, что Старик уцелеет благодаря деревьям. Надежда есть, потому что из окон, на которых стоят цветочные горшки, эта карикатура и надругательство над природой, видны ветви тополей. Надежда есть, потому что с речного берега тоже видны ветви этих деревьев.
1963
Перевод В. Бурича.
ТАНЦУЮЩИЙ ЯСТРЕБ
Часть первая
I
Живота его было пятьдесят лет, и можно сказать о жизни Михала Топорного, — не обременяя себя скрупулезными подсчетами месяцев и дней, — что была она наполовину деревенская, наполовину городская. За эти пятьдесят лет Михал Топорный осилил немало дорог и крутых поворотов, многое повидал и многому научился, и взобрался очень высоко, и мог пожить бы дольше, да уж, видно, суждено ему было дожить только до пятидесяти, ибо, когда очутился он на той вершине, которой достиг в последние минуты жизни, и когда снова увидал темнеющую долину своего детства и юности, и взглянул на нее, как птица из поднебесья, — в тот же миг, вместе с запечатленной в его взоре сумеречной долиной, где ему уже не удалось найти следа мальчонки и парня, которыми он был когда-то, — его заграбастала смерть.
А родился он осенним, ненастным днем 1914 года. В горницу, где лежала и стонала мать грядущего на свет Михала Топорного, Агнешка Топорная, урожденная Дуда, вошла повитуха, прикрывавшаяся от дождя дерюгой, и начались роды.
Когда в горнице, где полом служила утрамбованная глина, смоченная водой и отполированная, происходили эти роды, в кухне, за узкой дверью, стоял отец младенца, который должен был появиться на свет, Винцентий Топорный, и ждал, и поминутно из-за этой двери доносился его басовитый голос: «Уже, что ли?»
Потом он пинал ногою дверь и все настойчивее допытывался: «Уже, что ли?» — ибо ждал сына, а не четвертую дочь, поскольку сын, когда подрастет, уж как-нибудь сам устроится, ему это легче, чем дочери.