И тут говорит домовой:
– Впрочем, есть одно спасение у вас, Михаил Анатольевич. Возвратите украденную вещь, и так и быть, отпущу я вас и помилую.
Отчаянная надежда вспыхивает в сердце у Овечкина, торопливо сует он руку в карман и… обмирает от ужаса. Потому что в кармане – дыра, и кубик стеклянный потерялся безвозвратно.
И тогда забыл Михаил Анатольевич и про домового, и про осуждающие взгляды своих сотрудников, и про жизнь загубленную и заплакал горькими слезами от этой утраты. Сердце его прямо разрывалось от муки, и так и проснулся он весь в слезах, всхлипывая и вздрагивая. И первая его мысль была о кубике.
Ничего еще не соображая, вскочил он с дивана и принялся судорожно шарить по карманам, не понимая, отчего так тесны эти карманы, пока не вспомнил, что на нем – новые джинсы. Тогда он огляделся в поисках старых тренировочных штанов, но нигде их не увидел. Наспех обтерев мокрые глаза ладонью, прошелся Михаил Анатольевич по комнате, шаря кругом взглядом, и опять безрезультатно.
Его начала охватывать паника. Он пытался себя одернуть, искренне не понимая, почему потеря детской игрушки так его волнует, но ничего не мог с собой поделать. Руки прямо-таки затряслись.
Он вышел в кухню. Там сидели и пили чай Никса и милейшая старушка баба Вера.
– О, – сказал Маколей, – вы проснулись? Нам, кажется, уже пора…
– Чайку на дорожку, – засуетилась хозяйка.
– Одну минуточку, – силясь сдержать дрожь в голосе и чувствуя себя полным идиотом, сказал Михаил Анатольевич. – Баба Вера… вы случайно не видели моей одежды, ну, той… в которой я пришел?
Она мелко закивала.
– Как же, миленький, видела. Грязная она была, ой, будто ты в ней на полу валялся. Я и замочила, в ванной она, в тазике лежит…
Михаил Анатольевич испытал невероятное облегчение.
– Спасибо! – воскликнул он и устремился в ванную.
Там, запершись на крючок, чтобы никто не застал его за этим занятием, он дрожащими руками не без труда выловил из мокрых скользких штанов драгоценный кубик, обмыл его теплой водой, насухо вытер полотенцем и спрятал в карман новых штанов. И застегнул молнию на кармане. Только после этого он вздохнул свободно, обозвал себя старым дураком и приступил к омовению собственного лица.
Разумеется, он и представить себе не мог, что пребывание кубика в тазу с замоченным бельем вызвало страшную бурю в душе не у него одного. Но теперь все было хорошо…
Никса Маколей посмотрел на него с некоторым подозрением, когда он вышел из ванной посвежевший, с сияющим взором, но ничего не сказал. Михаил Анатольевич с удовольствием выпил чаю, и они вышли из дому, направляясь в гости к Каверинцеву. И тут, пока Никса ловил попутную машину, припомнил Овечкин свой сон, который совсем было вылетел у него из головы, пока он занимался поисками кубика. Припомнил и вновь похолодел. В одно мгновение сопоставил он факты сна и действительности – кубик ведь и вправду едва не потерялся! – и проникся убеждением, что сон был пророческим. А это значило, что не может он завтра выйти на работу. Ибо что стоит, в самом деле, пронырливому домовому, который все о нем знает, явиться в библиотеку и осрамить Михаила Анатольевича перед сослуживцами? Потому что, как понял сейчас Овечкин, ужас его перед домовым никуда не делся, и все, что он сможет при виде ненавистной мохнатой рожи, – это побросать книги и с воплем кинуться бежать прочь из библиотеки… кошмар!