Михаил Анатольевич механически кивнул. Вальяжный баритон звучал успокаивающе, чуть ли не ручейком журчал, вызывая неодолимое желание расслабиться.
– Я могу предложить работу. Вам когда-нибудь случалось ухаживать за больными? Нет?.. Жаль. Но, впрочем, ничего страшного. Видите ли, я – врач-психиатр. Довольно известный. И есть у меня пациентка, рядом с которой я хотел бы видеть именно такого человека, как вы, – мягкого, спокойного, дружески расположенного, никакой грубости… я ведь не ошибаюсь в оценке ваших качеств?
– Наверное, нет, – пролепетал Овечкин, снова краснея.
– Вот видите! Как, кстати, ваше полное имя… Михаил Анатольевич? Очень приятно. Пациентка эта – молодая девушка, почти дитя, пережила, по-видимому, сильное потрясение, в результате чего лишилась памяти и воображает себя совершенно другим человеком. Ее подобрали на улице, без документов, родные неизвестны. Я увидел ее в клинике для душевнобольных и, честно признаться, испытал глубокую жалость к этому ребенку. Желая спасти девушку от ужасов пребывания в подобном месте, я взял ее к себе… женился на ней, чтобы быть до конца откровенным. Елена – очень трогательное существо, вы все поймете, когда увидите ее. Если, конечно, согласитесь работать у меня.
– Я… – Овечкин был в полной растерянности. – Я никогда… и потом – женщина?!.. я не справлюсь, боюсь…
– Справитесь, – снисходительно сказал Басуржицкий. – Она вполне разумна, пока не вспоминает о своей мании, и с нею очень даже приятно беседовать. Спокойный, уравновешенный человек… для вас трудность, скорее, будет заключаться в том, чтобы не поддаваться обаянию образа, в котором она пребывает.
– А кем она себя считает? – с любопытством спросил Овечкин.
– Об этом после, – лицо Басуржицкого затуманилось грустью, но ненадолго. – Да… я забыл сказать об оплате.
И он назвал сумму, в два раза превышавшую библиотекарское жалованье Михаила Анатольевича.
– Это в день, – добавил он, – за несколько часов. У Леночки на самом деле уже есть одна сиделка, особа женского пола, так что вам не придется проводить с моей бедной больною весь день… Подумайте.
Он опять загрустил, перестал сверлить Овечкина своим пронзительным взглядом и уставился на дорогу.
– А куда мы, собственно, едем? – опомнился вдруг Овечкин, совершенно сбитый с толку таким трудным и одновременно заманчивым предложением.
– Мы, собственно, едем ко мне. Прежде чем вы примете решение, я хотел бы показать вам Леночку. Надеюсь, вы не возражаете?
– Н-нет, – неуверенно сказал Михаил Анатольевич, окончательно впадая в панику. Если бы у него было время на спокойное размышление!