Он шел весьма целеустремленно, обшаривая цепким взглядом лица прохожих и заглядывая во все закоулки, хотя и не знал, кого или что надеется отыскать. Однако улицы были полны народу в этот чудесный вечер, и очень скоро от обилия лиц у Баламута закружилась голова, и целеустремленность его начала понемногу рассеиваться. Люди вокруг никуда не спешили, просто прогуливались, и в самой атмосфере, казалось, витал дух праздности и расслабленности. Постепенно королевский шут замедлил шаги, подпав незаметно под настроение толпы, и при виде многочисленных ярких баночек с питьем в руках у прохожих сам ощутил немалую жажду.
За утолением ее дело не стало. Баламут без труда нашел то, что ему было нужно, – кабачок на перекрестке, под открытым небом, что позволяло, утоляя жажду, обозревать окрестности. Разглядывая бутылки за спиной кабатчика, он приметил такую же золотисто-коричневую жидкость, какой поил его нынче колдун, заказал именно ее и не ошибся. Жидкость называлась коньяк, и хотя качеством оказалась похуже, чем колдунова, все ж таки была очень недурна. Он устроился со своим стаканчиком так, чтобы видеть все четыре направления улиц, вздохнул, глотнул и позволил себе наконец слегка расслабиться.
Где-то неподалеку играли и пели невидимые музыканты – одно из повседневных чудес этого мира. Голоса и музыка звучали тихо и неразборчиво, успокаивая и убаюкивая, как и вся атмосфера этого вечера. И уж с этой стороны королевский шут не ожидал никакого подвоха. Он только начал получать истинное удовольствие от своего времяпрепровождения, когда музыканты умолкли и после небольшой паузы вдруг раздался молодой и приятный голос, который с полусерьезною, полунасмешливой интонацией запел что-то о жизни и о соловье, которого он призывал лететь над бездной и рассказать его любезной, что он еще жив… И в сердце Баламута, в существовании которого он полусерьезно-полунасмешливо сомневался, словно вонзился кинжал.
Он забыл обо всем, и перед внутренним взором его предстала принцесса Май. Он забыл и о своем возрасте, и о разнице в их положении, чего не позволял себе никогда. Сейчас это почему-то не имело значения. Невозможное не то что показалось возможным, но преобразилось и явилось ему в совершенно ином виде. В некоем совершенно ином мире он не был самим собой – Баламутом Доркином, королевским шутом, а был юным красавцем-бродягой, и принцесса Май была вовсе не принцессой, а простой девчонкой, его девчонкой, которая ждала, а может, и не ждала его, поскольку дело было совсем не в этом. Молодой бродяга этот мог на что-то