— Надоел ты мне, Кузьма, — откровенно признался Федор Васильевич и быстро заговорил, еще больше шепелявя. — Сколько она, твоя Нюра, над ней сидела? Ты знаешь? А? И знать не хочешь? А другие? Мне-то считать приходится. Три дня работы, на пятиалтынный доходу. А плиты нам деньги дают…
— Ты все на рубли не меряй, — затряс головой Кузьма Григорьевич и даже пристукнул палкой. — Ишь, алтынник. Хорошо идут плиты, нужны — ну и расширяй это дело, набирай работников. Но нашего искусства не хорони. Не дадим! Оно плитам не помеха. Чего молодых затираешь? Нюрке не даешь работать, а, может, в ней талант всех наших мастеров. Ее работы, может, рядом с отцовскими в музее стоять будут.
— Э! Куда поехал… Ну и наговорил… Вот язык-то у тебя! А я о ней не беспокоюсь? И мне Нюра не чужая. С отцом ее в гражданскую войну одной шинелью укрывались, вместе кулаков в тридцатом трясли. Что она, да и другие, на этих своих кошках-мышках заработает А на плитах вдвое больше принесет. Ничего с ней не случится… Девчонка молодая, о платьях и туфлях тоже голова болит. Еще мне и спасибо скажет.
— А вам-то печаль какая? — звонко сказала Нюра. — Что вы о моих туфлях и платьях беспокоитесь? Вы нас с плит снимите.
Сергей быстро поставил в шкаф фигуру девочки, играющей в мяч. Нюра стояла у двери. На припудренном лице сердито сверкали глаза.
— Ты, Нюра, не задавайся, — нравоучительно сказа, Федор Васильевич. — Не задавайся! Подождут эти твой фигурки. Вот поднакопим денег в артели, тогда посмотрим… Это более важно, чем твои фигурки.
— А, проговорился, — вмешался опять Кузьма Григорьевич. — То тебе постоянно трест писал, что наш камнерезный цех не нужен. А оказывается, тебе самому он выгоды мало дает.
— Нет же теперь в плане камнерезного цеха.
— Все-таки почему камнерезный цех закрыли? — спросил Сергей.
— Говорю, с зайцем в голове, — сердито повторил Кузьма Григорьевич. — Камнерезов на плиты, всех мастеров старых на печку. Дело это?
— Зря скандалишь, Кузьма, — уже еле сдерживаясь, сказал Федор Васильевич. — Будет собрание — подашь свой голос: пока не мешайся.
Технорук тихо выскользнул из комнаты.
— Не будет по-вашему, Федор Васильевич! — с вызовом произнесла Нюра. — Будет — по-нашему.
— Эх, разошлась! — бросил Федор Васильевич и, загремев связкой, с такой силой повернул ключ в замке, что он сломался. — Ты еще раз в газету напиши.
— Уж написала, — сказала Нюра. — Не только в газету…
— По одежде протягиваем ножки. Нет плана на камнерезов — с меня спроса нет.
— А ты требуй этот план! — закричал Кузьма Григорьевич. — Требуй, коли тебе народ артель доверил. Он тебе и наше старое искусство доверил.