«Один, два, три, четыре», – привычно считала про себя.
Дверь внезапно распахнулась, выпустив на лестничную клетку солнечный луч и Швецова. Инга судорожно сглотнула и прижала руку к горлу.
Василий: в широких домашних шортах, без рубашки, волосы убраны в хвост на макушке, тонкий греческий профиль, карие с золотистым блеском глаза, аккуратная бородка в стиле испанских конкистадоров, – такой знакомый и чужой одновременно – облокотился о косяк, прищурился. На непривычно спокойном, почти суровом лице – ожидание.
– Привет, – первой прошептала Инга.
– Привет, – отозвался тихо. В глазах – будто искра от огнива, полыхнула и тут же погасла. – Тут будешь стоять или зайдешь?
Она шагнула к нему, проскользнула внутрь. Здесь также пахло остро бергамотом и иланг-илагом. Инга нервно сглотнула: решительно не понимала, с чего начать разговор. И главное – нужен ли этот разговор ему. Больше всего на свете сейчас она боялась снова стать той восьмиклассницей на лестничной площадке, ревущей от одиночества и досады.
Не оборачиваясь, Швецов прошел в кухню: Инга слышала, как зазвенели чашки и полилась вода.
Прокралась за ним. Прислонилась к стене.
– Мы так и не договорили, – прошептала, исследуя его гладкую спину. Вот сейчас – дотронуться, провести указательным пальцем по рельефу плеча, коснуться губами кожи между лопатками, вдохнуть его аромат.
– Потому что ты опять начнешь говорить про свои деньги, а эта тема меня задолбала, – спокойно, будто передавал за проезд в маршрутке, отозвался Василий. – Кофе будешь?
Инга прикрыла глаза:
– Знаешь, я оказалась не готова к тому, что довериться не могу никому, кроме тебя. Во всем моем окружении ты стал единственным человеком, которому я хочу довериться. Но я все испортила. Хотела сохранить дистанцию, не пускать в свой мир.
– Тебе это удалось.
– Простишь ли ты меня?
Он прислонился плечом к стене справа от нее, посмотрел в упор.
– Зачем?
Вопрос застал ее врасплох. Он внимательно изучал ее, наблюдал, как она по-рыбьи беспомощно открыла рот и закрыла его снова, и ждал.
– Зачем я тебе понадобился? – он скрестил руки на груди. – Знаешь, в тот день, когда тебя увидел первый раз, я увидел ослепительную женщину. Которой хотелось восхищаться и служить. Приносить тапочки. Но я не готов быть твоей половой тряпкой, понимаешь?
Инга в растерянности опустила глаза, не зная, что еще можно сказать. В горле начало першить, в уголках глаз стало предательски влажно. Она шмыгнула носом, оттолкнулась от стены, собираясь уйти.
Он перехватил ее за руку, привлек к себе так, чтобы она оказалась перед ним, чтобы ее распахнутые, в слезной пелене глаза, оказались рядом.