– Майе Филипповне?
– Ей самой.
– Из Тверского суда?
– Именно.
Антон наклонился чуть вперед, глянул остро и сурово на товарища:
– Лебедев, ты на что намекаешь?
Руслан повторил его движение, отозвался в том же тоне – агрессивно-недоверчивом:
– Я тебе факты излагаю.
Он отстранился, сгреб бумаги со стола, потряс ими перед носом Антона:
– Это, по сути, может вообще ничего не значить. Подростки развлекаются. Но может быть и иначе. И ты, как Прокурор города, должен понимать, что если дело Золотаревой таки имеет общие корни, то налицо вполне себе конкретная схема. Которая цепляет очень много людей при исполнении.
Он аккуратно сложил бумаги, положил их снова в портфель.
– Я потому у тебя и спросил, кто будет вести это дело с вашей стороны. На сколько проверенный и надежный человек.
Антон устало протер глаза:
– Да и без тебя понял… Ирма хорошая тетка. Грамотная. Но, знаешь, оно ведь всякое бывает. Суд-то когда?
– В понедельник, в 10 утра, – Руслан подошел к окну.
– Времени что-то выяснить нет. Перенести не получится?
– Основание? – Руслан повернулся, засунул руки в карманы.
– Ну, не знаю, по отмазкам это ты специалист.
– Что нам даст дополнительное время?
Антон вытаращил глаза:
– Как что? Поднимем все дела, посмотрим связи, имена, интерес. Проверить всё надо…
За дверью мелькнула лохматая голова Борьки, повертелась, прислушиваясь, и скрылась в глубине коридора.
– То есть ты мне веришь?
Кириллыч насупился:
– Нет. Но и оставить это всё, – он покосился на портфель, – не могу. Ты всё равно полезешь на рожон, так я хоть прикрою…
– …и «звездочку» на погоны заработаю, – дополнил за него Руслан и улыбнулся.
– …и прибавку к пенсии, – закончил Антон и усмехнулся. – Пойдем, Борька уже шею свернул в ожидании ужина.
– Это в пол-одиннадцатого он еще голодный?!
Кириллыч закатил глаза:
– Прям. Но, то было не в счет… Пошли.
Я не знаю, сколько меня везли в машине. Очнулась я в пустом и заброшенном деревенском доме. Во всяком случае, так подумалось в первый момент.
Пахло старым бельем, кислыми щами и лесом. Над ухом настырно гудел комар. Он, собственно, меня и разбудил.
Не открывая глаз, я прислушалась: ничего. Изредка поскрипывали половицы. Но не под чьими-то ногами, а просто так. Потому что дом старый.
Он, как живой, вздыхал протяжно, охал, уныло похрапывая.
Ни разговоров. Ни шагов. Никакого присутствия человека.
Я осторожно села: в белесом квадратике лунного света поместился крохотный стол под потрескавшейся от времени клеенкой, покосившийся стул, лавка. На столе – крынка, ломоть хлеба в чистом полотенце, оплывшая парафиновая свеча. Я всмотрелась в темноту, угадывая очертания беленой печи, возле которой на веревочке подвешены пучки трав. Кадушка у входа, потрепанные полосатые половики на темном дощатом полу.