В гробовой тишине он встал, и стул мерзко скрипнул по кафельной плитке.
— Идите сюда, — громко позвал Иван. — Здесь свободное место.
И отодвинул для неё стул.
О соседе по столу, приятеле Мишке-Творожке, у которого «расшалились» колени, и тот остался завтракать в палате, Иван даже не вспомнил.
Она шла к нему, провожаемая напряжённым вниманием, как светом прожекторов. Это напоминало проход ледокола — льды, конечно, расступались, но царапались ощутимо.
Завтракающие очнулись и деятельно заговорили о ерунде. В помещении загудело, как на вокзальном перроне.
— Должно быть, я сделала что-то не так? — тихо спросила новенькая, присев и наклонившись через стол. Седой волнистый локон выбился из высокой причёски и упруго качнулся, оттеняя висок. К платью на её груди было пристёгнуто дамское украшение, каких теперь не носят — оправленный в золото чёрный овал с нежным женским профилем. Солнце отрикошетило от золотого ободка, и Иван невольно зажмурился. — Здесь не принято желать друг другу доброго утра?
Её глаза сияли, как полупрозрачные голубые льдинки в проточной воде, и морщинки разбегались лучиками к вискам от осторожной и внимательной улыбки.
— Вам просто завидуют, — важно поведал Иван Сергеевич. — Во-первых, я завидный жених. Во-вторых, у меня единственного столик у окна, а из окна вид на парк. И, в-третьих, вы тут, как синичка среди воробьёв. Не удивительно…
Изрекши это, он почувствовал себя идиотом. Она коснулась его руки кончиками пальцев и захохотала, запрокинув голову. Иван открыл рот и остолбенел — сам не зная от чего больше — от её прикосновения или от безудержного легкомысленного смеха на всю столовку.
* * *
Новенькую звали Мария. Маша. Машенька.
Иван ловил себя на том, что знает эту женщину давно. Может быть, всю жизнь. И сейчас только вспоминал, узнавая заново. Походкой она напоминала первую жену, не дождавшуюся его докторской и уехавшую из страны ещё до перестройки. Опускала взгляд, раздумывая или подбирая слова, как вторая жена, Дашенька, которую он пережил вот уже на двенадцать лет. Наклоняла голову к плечу точно, как та светленькая аспирантка… как же её… ещё носила такие штуки с высоким воротом без рукавов, и тонкая чёрная ткань туго обтягивала грудь. Кстати, о фигуре… У Маши она была, и даже возраст не смог с этим ничего поделать.
Неповторимым, особенным, только Машиным, был её смех.
Мишка-Творожок был в комнате один, когда они зашли его проведать. Соседи уже ушли на лечебную физкультуру и процедуры. При виде гостей он вскочил с постели, забыв про капельницу, пижаму и больные колени. Схватил Машину руку в свои лапки, наклонился и поцеловал с ухватками бывалого ловеласа. Лёгкая прядка, призванная прикрывать обширную лысину, слетела пёрышком ему на ухо. Мишка втягивал живот, распрямлял плечи, взмахом головы отбрасывал прядку и нёс околесицу. Новенькая смеялась, отпихивала его проворные руки и стреляла глазами.