Солнце прорвало пелену туч, косые лучи упали в море, и вода расплавилась оловянными лужицами. Лита стала ещё более прозрачной, пальцы истончились в контуры.
— Приходи… пожалуйста, — голос истаял до неразличимости, и призрак исчез.
Я, наверное, дурак.
Аборигены и так считают меня и прочих эльдов слишком любопытными и неосторожными, но сейчас даже я понимал, что делаю страшно опасную вещь.
Из-под ботинок посыпались, поскакали вниз мелкие камешки. Главное, не думать, что там, за краем. Ведь у меня нет снаряжения. Поскользнётся нога на сыром склоне — и упаду вниз, вслед за шарфиком, в мясорубку водоворота. К горлу подкатил ужас, и я его затолкал обратно. Жёсткая трава резала пальцы, камни подставляли слюдяные бока под подошвы. Вот он, выступ — неширокий балкон над кипящим морем.
Я прижался к неровной чешуйчатой стене, натянул капюшон. Белые звёздочки и гибкий желтоцвет топорщились под ногами, дрожали на ветру и кивали на расщелину в скале. Я отряхнул вымазанные в глине ладони и заглянул внутрь. Разве можно вернуться сейчас и всё оставить? Конечно, нет!
И я двинулся в темноту.
Дорогу преградила дверь. Не деревянная, созданная трудолюбивыми мягкими лапками, а металлическая, с полосами облупившейся серой краски. Не знаю, что за металл противостоял эрозии тысячу лет, но запорный механизм посыпался бурой струйкой ржавчины, когда я потянул створку.
Она была там. Я сразу понял, что это Лита. Проектор замерцал знакомым лицом в чёрном ореоле волос, осветил пыльную крышку похожего на автоклав сосуда. Под полупрозрачным пластиком пульсировал артериями живой древний мозг.
— Это я, — сказала Лита. — Хочу, чтобы ты убил меня.
— Нет! — обмотанный зелёной безрукавкой меховой клубок — Котик — выкатился из-за спины. Парнишка яростно топорщил усы. — Тебе всё равно, — кричал он, — а Толвену жить дальше! Я согласен дружить с Толвеном, даже если мама отрежет ему уши, но если он убьёт…
— Котик? — удивился я. — Ты шёл за мной?
— Я сам по себе! — он выпятил живот и сложил лапки на груди, продолжая свирепо зыркать на Литу.
— Я же не настоящая, — сказала она. — Всего лишь память, дух. Я умерла тысячу тридцать семь лет назад, когда не вернулся из командировки мой любимый человек. Мы даже не поженились. Я ждала и ждала, словно выполняла программу, но теперь проснулась и не хочу больше ждать. Лео давно умер, он не вернётся. И я к нему попасть не смогу…
Я поёжился.
Тысячу лет в тёмной забытой норе, среди металлических стен, пыли и стекла. Здесь всё сохранилось в целости и сохранности, словно время потеряло власть над материей. У столов притаились кресла, на полках поблёскивали экранами и металлом приборы. И в то же время помещение казалось нежилым, зыбким. Обивка потускнела, впитала в себя холод, в углах мерцала пыль, топорщились жгуты кабелей. Пахло запустением и электричеством.