Он заметил, как дрогнула чашечка микрофона, и поспешно сказал:
- Ты опять погрузишь меня в электромагнитные кошмары?
- Потерпи, - сказал я как можно ласковей.
- А что я болтаю в бреду?
Я заглянул в его глаза. За долгие годы медицинской практики я научился отыскивать страх в глазах самых мужественных больных. Но в его глазах не было ничего, кроме любопытства.
- Ты звал мать. Просил, чтобы она спела песню.
- Вот как... Погоди, старик!..
Что заставило меня подчиниться ему и не включить микрофон?
- Песню... А знаешь, какую?
Он попробовал запеть, но в горле клокотало, и мелодия не получалась.
- Не напрягайся, - сказал я и положил руки ему на плечи. - Расслабься.
Его мышцы послушно расслабились под моими пальцами, и я подумал, что ему не протянуть и суток. В то же мгновение меня словно кольнуло что-то, заставило посмотреть на больного. В его взгляде, устремленном на меня, сочувствие сменилось жалостью. Несомненно, он видел мою растерянность и бессилие.
- Погоди, погоди, старик, дай сообразить, вспомнить... Ты достаточно рассказывал мне о модуляторе. Тебе нужен номер модуляции, характеристика ритма... характеристика...
Его взгляд стал напряженным. Четкие морщины прорезали лоб - и беспомощный умирающий человек вдруг стал опять похож на командира, водившего нас на штурм бездны Аль-Тобо.
- Вот что, старик, ты когда передал сообщение моей матери?
- Позавчера, - ответил я, не понимая, куда он клонит.
- Значит, она прибудет с минуты на минуту, вечерним рейсом.
- Ну что? - спросил я.
- Ты выполнишь мою просьбу, старик. Ты впустишь ее сюда. И она споет мне.
Я не находил слов. Что можно было ответить на его просьбу?
- И вот что, старик. Постарайся запомнить. Пусть все будет, как обычно. Пусть модулятор работает себе на здоровье. Она не помешает ни ему, ни тебе.
Он говорил таким тоном, каким отдавал когда-то нам команды. Он никогда не повышал голоса и не очень жаловал повелительные наклонения. Он просто говорил, а мы выполняли, даже если его слова казались абсурдными. Так сильно мы верили ему и его словам.
Конечно, он на многое имел право, потому что рисковал чаще других и выбирал для себя самые трудные места. Но Павел был смелей его, Илья остроумней, Саша - эрудированней. А ведь все мы беспрекословно, без предъявления доказательств слушались только его. В наше время не могло быть и речи о суровой армейской дисциплине прошлых столетий. Командиры не назначались, а выбирались. Но если бы нам пришлось тысячу раз выбирать, мы бы остановились только на нем. Почему?
- А теперь валяй, старик, - сказал Андрей. - Я буду послушным.