Гордо взглянула на него Делайя, и лишь тогда заговорить решилась:
— Дочери племени Белого Тигра не распутные волчицы, мы дарим честь свою мужу!
С уважением Рхард на жену посмотрел, хриплым был голос его, когда спросил:
— Как имя твое, жена воина племени Черного Волка?
С уважением был вопрос задан, да значение его унижало. Не назвал он ее дочерью племени Белого Тигра, значит не будет для нее пути домой, не скрыл он и презрения к племени ее.
— Делайя, — шепотом ответила девушка, да гордости в ней не менее волчьей было, снова голову вскинула, черные глаза смотрели с вызовом, — Делайя, дочь воина Ракеша из племени Белого Тигра!
Устало покачал головой Рхард, произнес резко, уверенно:
— Деяра, жена пятого волка Рхарда!
Встал воин, к выходу направился. Не удержалась Делайя:
— Разве в праве ты имя мое менять, отцом данное?
Остановился Рхард, обернулся, ледяными были глаза его серые:
— Не подходит тебе это имя, Делайя добрая да покладистая должна быть, а в тебе ярости много… Деяра ты!
Горе в доме воина Ракеша. Нет Делайи. Украли красавицу воины из племени чуждого, неизвестного. Пыталась Линнеса спасти девушку, да оттолкнули старуху воины и увезли нареченную вождя Акана. Горе в доме воина Ракеша… Всю ночь искал отец похитителей, соседи, что в поход не ушли с ним были, а не нашли ничего.
Заходила Хориде, слова говорила сочувствующие, сетовала, что не войдет в дом ее молодая жена, не будет, кому помочь ей по хозяйству, а глаза сверкающие, довольные.
Сидела в светлице Линесса, все подробности вспоминала, да роняла слезы скупые:
— Не смогла уберечь кровиночку вашу, не простит меня вождь Акан…
Сочувствовали ей девушки, да замужние соседки, рыдала мать Делайи, черноокая Ольгера, и только Исея слез не проливала. Не могла старуха места себе найти. Чувствовала что не все так просто, словно видела ложь Линнесы, а как доказать всем? Всю ночь не спала Исея, по лесу металась, и кричала, звала, надеялась. Утро пришло багряное, кровавое, поняла старуха, что поздно спасать внучку любимую, единственную.
Смотрела Исея на ту, что якобы жизнью своей Делаю защитить пыталась, да думы у нее одна хуже другой были. И ведь не спросишь прямо, обвинений в лицо не бросишь!
Вышла Исея из светлицы, поднялась под крышу, где хранила травки заветные, не лечебные, а для других целей. Ароматным был чай, с поклоном подала его старуха Линнесе.
И хоть и заприметила Линнеса блеск в глазах подруги детства, а не отказала, запах трав ей был знаком, не усмотрела злого умысла.
Неспешно велась беседа в светлице, где раньше яркой бабочкой Делайя порхала, да прервался разговор кашлем надрывным, хрипом предсмертным.