– Ну, вот и порешили, кому в артели верх держать, кому бутару трясти, – переводя дух, нарочито спокойно сказал Ипат, вытер нож о бедро и сунул под онучу.
Меркул неподвижно лежал под ногами у хитников наискосок от Осташи. В горле его от дыхания булькало, а пошевелиться Меркул не мог, точно его разбил паралич, – видно, боялся.
– А ты, старый хрыч, неужто меня не знаешь? – Ипат обернулся к Екиму, который вдруг ссутулился, поневоле понурившись, чтобы не так заметно было, как страшно помертвело его лицо. – Я ли мало с промысла имею, чтобы от артели красть?..
– Грешен… – проскрипел Еким.
Ипат, хоть и был моложе, как-то по-отцовски потрепал Екима по затылку и вдруг резко нагнул, выставив навстречу лицу колено.
– Ну и квиты… – распрямляясь, прошептал Еким и рукавом вытер кровь с разбитых губ.
– Та-ак, – озираясь, Ипат вспомнил об Осташе. – А этот у нас кто будет?..
Осташа уже ошалел. Он забыл о боли от ожога, не чувствовал страха перед смертью или ослеплением.
– Сплавщик я, – без голоса ответил Осташа.
– Его Кикилька с отчитки привезла, – глухо пояснил Еким.
– И чего тебе надо? – спросил Ипат у Осташи.
– Хотел узнать, как ты казну пугачевскую вез…
– А почто тебе?
– Батя мой ее вместе с Гусевыми прятал…
– И чего ж, ты ее выкопать решил?
– Батю за нее сгубили… Я хотел узнать, кто при том был…
– Твой батя да Гусевы, кто же еще? Мне ее в Старой Утке Калистратка передал, а я ее – Якову Филипычу. Это нынче уж не тайна. А где Яков казну закопал, никто, кроме него, не знает.
Ипат глядел на лежащего Осташу и ладонями оглаживал рубаху на животе, сгоняя складки в бока под поясок. Осташа не мог сообразить, чего еще сказать, чего спросить.
– Ну, выбирай, – добродушно предложил Ипат, – или без глаз и языка бутару качать будешь на пару с Меркулом, или сразу…
– Нет, мне на Чусовую надо… – глупо сказал Осташа.
Ипат усмехнулся:
– У нас закон артельный: пока золото моем на одном месте – с него никому хода нет, ни своему, ни чужому.
– Я не выдам место, – пообещал Осташа. – Да и не знаю я его…
– Дойдешь до Чусовой – значит, и вернуться сможешь. А золото – оно такое, его на всех никогда не хватает. Нечего тебе было к нам соваться. У нас промысел – как у нежити: кто к ней в выучку пошел, да не выучился, с того кожу слупят. Но могу и Якову Филипычу тебя отдать. Только если ты и вправду сын Перехода, тебе в скиту у Гермона тоже конец.
– А ты, Ипатушка, мне его отдай, – раздался вдруг ласковый голос. Это говорил тот мужик в берестяной одеже, что вышел с Ипатом из леса. Про этого мужика все давно уже запамятовали.