– Как у тебя зовут-то малого? – спросил Осташа, оглядываясь на мальчонку, который все так же сидел среди ургаланов, только теперь глядел на огонь и застенчиво улыбался.
– А никак не зовут, – просто ответил Веденей. – Малой, и все.
Осташа подумал, что скоро он расшибет лоб о неведомые странности этой жизни. При бате все было ясно, а сейчас – чудо на чуде, будто люди все разом спятили, и каждый человек по-своему.
– А жена твоя где?
– Вон, у вакоры, – не глядя кивнул Веденей.
Осташа повернулся к поляне, ожидая увидеть женщину, и тотчас понял, что куча земли с сучьями и палками у дырявого пня – это могила. Господи, а голбец где же?..
– Могила без креста, сын без имени, дом без иконы, – тихо сказал Осташа. – Ты что, Веденей, язычник, что ли? Выкрест?
Веденей сел у огня по-татарски, положил ладони на колени и, глядя Осташе в глаза, пояснил:
– Нет, я не выкрест. Я Исусу кланяюсь, Спасу. Но таинств не приемлю. Я в людей не верю. Сквозь людей благодать не пройдет, испоганится, а потому с господом я напрямик говорю, вон через дырку в вакоре, как вы через икону иль через наставника. Пока я был на Чусовой при деле, то держался спасовского толка. А здесь, под Костер-горой, еще дальше пошел в глухую нетовщину, даже бабушкино согласие отринул. Таких, как я, вы называете дырниками – за то, что мы сквозь дыры молимся.
– А образа вам чем не угодили?
– Не в образах дело… Мне с горы далеко видно… Отчего праотцы наши бежали по рассединам от Никона? Только ли оттого, что креститься кукишем заставлял? Кукиша на то мало! Бежали потому, что больно уж много посредников втиснулось между человеком и господом. Прасолы эти всю веру испоганили. Благодать тухнет, прости господи, когда через многие руки проходит! Ты посмотри: вот речка родником начинается чистым… А потом вода ее в прудах застоится, да процедят ее сквозь сети, да перестягами расчертят, да на банах весь мусор высыпят, да по заводам измолотят в каузах водобойными колесами – та ли это вода в Чусовую впадет, что родником выходила? То-то! От такого завода праотцы и бежали в чистые земли. А чего уж потом напридумывали – молиться на медные складни да каплицы в землю закапывать, – это все дребедень, не очищенье. Отраву ситом в воду не обратишь.
– А мне умный человек говорил, что благодать не медный пятак, от человека к человеку не истирается… Грешишь ты, дядя Веденей. Вернись к людям и покайся, – твердо посоветовал Осташа.
Веденей ухмыльнулся. Губы и щеки его покраснели, как у девки с мороза.
– А мне не в чем каяться… Хочешь, расскажу, как со мной дело было? Я ведь тоже сплавщик и батю твоего помню. Может, и ты слышал о Веденее Сипягине из Курьи?.. Меня еще Оленебойцей звали за то, что я по молодости подряд две барки разбил на Оленьем бойце… Не слышал? Батя тебе не говорил?..