– Не слышал. – Осташа покачал головой. – А батя весной погиб на Разбойнике.
– У-у… – Веденей понимающе покивал. – Ну, царство ему небесное… Жаль сплавщика. Сильный сплавщик был. Сейчас-то кто в первых ходит? Колыван?
– Он.
– Ну, Колыван из наших, понятно… Из истяжельцев. Я ведь тоже был истяжельцем, еще раньше Колывана. Я в истяжельство под старца Иову подался, сразу за Кононом и Гермоном. Только мне не повезло. Не в сплаве дело, не в барке, не в грехе… Мою душу, как водится, на крест заговорили, а крест-то понесли на Ирюм к отцу Мирону, да по дороге потеряли. Попросту потеряли. Вытрясли на кочках из торбы. Так что моя душа сейчас гниет где-нибудь под баглями на Ирюмских болотах…
У Осташи мороз продрал по коже, когда он это представил – живая душа лежит в болоте под гатью, заживо погребенная…
– Того быть не может! – Осташа даже головой потряс, отгоняя морок. – Как так? Ты что, живешь, а души в себе не чуешь?!.
– Не чую. Я с бесами запанибрата говорю, ничуть их не боюсь. Кому я нужен без души? Все вогулы здешние – побратимы мне. Вот у Шакулы из Ёквы – знаком небось? – вызнал я заговоры и правлю здешними бесами. Не веришь?
– Верю… – пробормотал Осташа. – Дак страшно же… «Ургаланов, наверное, Шакула и притащил», – подумал он.
– А не страшно. Чего мне терять? Видал, как хитники меня слушаются? Это хитники-то, которым человека зарезать что мухомор с тропы сопнуть!.. Потому что все тутошние бесы – мои. Знаешь, за что мне Ипат Терентьев служит, который и самому Белобородову перечил без оглядки? За то, что я приручил Сорнинг-Ялпынг-уя, чусовского золотого змея. Захочу, и он за мной по веревочке ползать будет, как котенок за ниткой бегает. А где змей, там и золото, которое хитники ищут. Вот Ипат мне и кланяется. Тебя отдал, к примеру. Яшка Гусев за такое ему башку оторвет, знаю.
– Грех же это – бесами водить… – беспомощно сказал Осташа.
– Грех служить бесам, а помыкать ими – мечта всякого. Я сквозь дырку в вакоре многое вижу, чего вам не видно. Думаешь, люди на свете праведности ищут? Верь давай в сказки. Люди ищут власти над бесами. Нет ничего слаще, чем власть над бесами, и по всем видам власть такая – не грех. Чем истяжельцы над прочими подымаются? Да тем, что власть над бесами пытаются обрести. Только в потемках шарят, сами не видят. Если б не моя беда, то и я бы думал, что душу истяжать – крест, а Гермон и Конон знают, что это – мирра! Потому и хватка у них волчья.
– Мой батя и не шел к истяжельцам…
– А я вот пошел, гордыня повела. Дурак. Я вот тут без души под горой сижу, и знаешь, чего понял? Гордыня человеческая – это насколько душа человеческая от своего божьего замысла отличается. А батя твой таким получился, каким бог человека и создал.