— Велите унести этот поднос, Ди. И скрипачей всяких тоже отошлите. У нас было уже довольно еды и довольно музыки! Теперь можно начать пить всерьез!
Придворный поэт провозгласил следующий тост, за ним пришла очередь Могильщика Лу, потом судья Ди от имени отсутствующего хозяина поднял тост за его троих гостей. Академик вовлек Чана в нескончаемую дискуссию о достоинствах классической прозы по сравнению с современными стилями изложения. Это позволило судье начать разговор с Могильщиком. Тот был изрядно пьян; определенно, его обеты никак не касались воздержания от вина. Испарина, покрывшая грубое лицо Лу, сделала его еще больше похожим на жабу. Судья Ди начал:
— Вы, господин, уже давно не живете в буддийском монастыре, почему же вас продолжают называть Могильщиком?
— Да прозвали так, когда я был еще молод, и прижилось, — хрипло ответил его собеседник. — Хотя признаю, что это неправильно. Я уже давно не могильщик, потому что оставляю похороны мертвецов им самим. — И он одним глотком осушил свою чашу.
— Похоже, в этом уезде много буддистов. На одной улице я заметил с полдюжины буддийских храмов, но нашел время заглянуть только в один, в храм Тонкого прозрения. К какой ветви буддизма он принадлежит?
Могильщик окинул его взглядом своих глаз навыкате, которые теперь приобрели странный красноватый блеск.
— Ни к какой. Там обнаружили, что кратчайший путь к высшей истине находится в самом человеке. Чтобы узнать, где и как искать его, не нужен Будда. В этом храме нет ни пышных алтарей, ни святых книг, ни шумных религиозных обрядов. Это тихое место, и я всегда там останавливаюсь, когда прихожу сюда.
— Послушайте, Могильщик! — воскликнул академик. — Тут Чан сказал мне, что его стихотворения с годами становятся все короче! Пожалуй, это закончится тем, что он придет к двустишиям, в точности как вы!
— Ах, если бы я только мог! — с легкой завистью проговорил придворный поэт, щеки которого раскраснелись.
Судья подумал, что Чан переносит опьянение хуже, чем академик, чье бледное лицо с тяжелой челюстью было таким же непроницаемым, как всегда. Качая головой, поэт продолжил:
— На первый взгляд ваши строки кажутся банальными, Лу, иногда даже создается впечатление, что они не имеют смысла! И все же их никак не удается выбросить из головы, пока однажды вдруг не приходит понимание, о чем они. Я хочу поднять особый тост за нашего великого поэта, мастера двустиший!
После того, как все опустошили свои кубки, придворный поэт добавил:
— Теперь, когда, так сказать, весь зал в нашем распоряжении, почему бы вам, Лу, не расписать для нашего хозяина ширму, а? Чтобы ваша несравненная каллиграфия компенсировала ему все пропущенные тосты.