Судья Ди заметил, что Могильщик пребывает в несвойственном ему мрачном расположении духа.
— На моей предыдущей должности, в Ханьюани, — сказал судья, — в лесу прямо за моей резиденцией обитало много гиббонов. Я ежедневно наблюдал за ними за утренним чаем с задней галереи.
— Любить животных — дело хорошее, — медленно проговорил Могильщик. — Никто не знает, каким животным он был в прошлой жизни. Не знает он, и в кого вселится его душа в следующем воплощении.
— Мне кажется, судья, вы когда-то были свирепым тигром, — игриво сказала поэтесса судье Ди.
— Скорее, сторожевым псом, госпожа, — ответил судья и обратился к Могильщику: — Господин, но вы, насколько я понимаю, уже не буддист. Однако вы по-прежнему верите в учение о переселении душ?
— Конечно же, верю! Почему некоторые с колыбели до гробовой доски живут в жалкой нищете? Или почему младенца постигает мучительная, чудовищная кончина? Единственное приемлемое объяснение в том, что они искупают злодеяния прошлой жизни. Как высшие силы могут ожидать, чтобы мы раскаялись во всех своих грехах всего за один срок земного существования?
— Нет-нет, Ло, я настаиваю! — вклинился в их разговор академик. — Вы должны прочесть одно из ваших пикантных любовных стихотворений, чтобы подтвердить репутацию великого ловеласа!
— Ло — любовник любви, — сухо заметила поэтесса. — Он играет многими женщинами, потому что не способен по-настоящему полюбить одну.
— Какое недоброе замечание в адрес нашего любезного хозяина! — воскликнул придворный поэт. — За это, Юлань, вам полагается штраф! Прочтите нам одно из ваших стихотворений о любви.
— Я больше не читаю любовных стихов. Уже нет. Но для вас один напишу.
Судья Ло поманил своего домоправителя и показал на приставной столик, где стояли наготове тушь и бумага. Судья Ди заметил, что его коллега какой-то бледный. Похоже, замечание Юлани задело его за живое. Домоправитель выбрал лист бумаги, но академик провозгласил:
— Не пристало нашей великой Юлани писать свои бессмертные стихи на клочке бумаги! Начертайте их вот тут, на колонне, чтобы ими, вырезанными в дереве, могли восхищаться будущие поколения!
Поэтесса пожала плечами, встала и подошла к ближайшей колонне. Одна служанка несла за ней квадратную тушечницу и кисть для письма, другая стояла рядом со свечой. Юлань водила по колонне ладонью, пока не нашла особенно гладкое место. Судью снова поразили ее тонкие, прекрасной формы руки. Она обмакнула кисточку в тушь и вывела несколько изящных иероглифов.
С горьким чувством ищу я слова для стиха,
Что пишу в свете лампы,