После ужина я собирался отвести ее в свою любимую пекарню. Когда-то я знавал там счастье — или, может, только видимость счастья. Мне хотелось посмотреть, изменилось ли это место, изменился ли я сам, смогу ли я, сев там с ней рядом за столик, искупить все эти былые любови, к которым я подбирался так близко, однако по недостатку смелости в последний миг упускал. Каждый раз подбирался совсем близко и каждый раз в самый ответственный момент показывал спину. Мы с Манфредом столько раз приходили сюда на кофе, особенно после кино, а до Манфреда мы приходили сюда с Мод — летними вечерами было очень жарко, мы останавливались выпить лимонада, вечер за вечером, радуясь, что мы вместе, — ничего крепче нам не хотелось. И, конечно же, с Хлоей, в те холодные дни на Ривингтон-стрит, много, очень много лет назад. Моя жизнь, моя настоящая жизнь пока даже и не начиналась, все это было лишь репетицией. Сегодня, перебирая в голове слова и чувства Джойса и испытывая утонченную жалость к самому себе, я понял: пришло время наконец-то двинуться на запад. А потом я вспомнил слова Блаженного Августина: «Sero te amavi! Поздно я тебя полюбил!»
И вот я возвращался домой по тем же самым улицам — то самое, что так страшило меня несколько часов назад, — припоминая, теперь уже — с кривой ухмылкой, что я ведь даже отрепетировал свою финальную реплику. Одно я опознал: что это путь домой. По нему я шел не впервые. Перед глазами встал вечер в отрочестве, когда после того, как мне до мучительности хотелось, чтобы некий мужчина раздел меня и заключил, обнаженного, в свои объятья, мне велели идти домой, — будь умницей и ступай домой, сказал он тогда, хотя мне казалось: вот он, мой дом, ты — мой дом, я хочу взрослеть рядом с тобой, хочу состариться рядом с тобой. «Я хочу жить с тобой» — вот что я должен был сказать много лет назад. То же самое я должен был сказать и сегодня.
Войдя к себе в кабинет, я сразу же открыл электронную почту и начал печатать совсем короткое послание: «Десерт съедим в другой раз». Только я нажал «отправить», прилетело ее письмо: «Милый, забыла поблагодарить тебя за замечательный разговор, прекрасный ужин, совершенно великолепный вечер». Через несколько секунд — еще одно ее письмо: «С удовольствием». Она обо мне думала.
Вовсе нет, просто подыскивала вежливые слова.
Вовсе нет, она обо мне думала. Пыталась сохранить связь, не разрушать чары этого вечера. Возможно, пыталась выманить из меня какие-то слова, заставить произнести то немногое, что я сам пытался выудить из нее, — сколько раз я винил ее в том, что она их не произносит, а себя — в том, что не способен помочь ей их произнести. Возможно, она заново приоткрывала окно, которое, как мне казалось, захлопнула в момент нашего прощания.