— Что?
Я хлопал глазами с не очень умным видом и торопливо подыскивал оправдание, смягчающее неловкость моих слов.
— Пойдемте, уже поздно, — сказала она, словно ничего не случилось.
Юстина пошла вперед своей подчеркнуто выразительной походкой, будто бы беспечной, а на самом деле — я мог бы в том поклясться — заученной.
— Ловко тебя отбрили, — сказал я себе. — Берегись. Здесь можно обжечься.
И я почувствовал облегчение; удушье, преследовавшее меня, исчезло.
— Вы что-то говорите? — спросила она, чуть повернувшись ко мне.
Я видел контур ее щеки и краешек приподнятой кверху брови.
— Ничего существенного. Случается, я разговариваю сам с собой.
Некоторое время мы шли молча. Наконец она остановилась, снова едва заметно ко мне повернувшись.
— Надеюсь, мы будем друзьями, — сказала она.
— Я не очень верю в дружбу.
— Ох, я знаю. Говорят, что в таких случаях не может быть речи о дружбе. Но мы ведь не флиртуем, правда?
Не дожидаясь моего ответа, она зашагала дальше. Мы прошли мимо заброшенного дома. Теперь, когда я в сотый раз шел этой улицей, мне почему-то пришло в голову, что заколоченный дом вместе с галереей, с которой, осыпалась штукатурка и которая выходит в сад, заросший травой в рост человека, напоминает старую усадьбу. И я разглядел следы запущенных аллеек, редко стоящие деревья построились в определенный порядок, и мне даже почудилось, будто в саду мелькнул фиолетовый турнюр одиноко гуляющей дамы.
— Мне нравится этот дом, — сказала она, и ее замечание показалось мне пустым и неуместным.
— Наверное, здесь страшно, — заметил я, чтобы скрыть свое неприятное ощущение.
— Я вас обидела? Извините, я все время убегаю вперед. Но это просто такая привычка.
Она взяла меня под руку, и я поморщился.
— Извините, может, вам неудобно?
— Да нет, пожалуйста, — быстро ответил я. — Умоляю вас.
Она улыбалась и смотрела на меня, откинув голову к плечу и покачивая ею в такт шагам.
— Ну хорошо, — сказала она наконец.
— Что хорошо?
— А вам все надо знать?
Вот уже их дом, утонувший в темных кустах сирени или жасмина. Она остановилась у начала глинобитной дорожки. Я протянул ей корзину. Она мерно ее раскачивала, подкидывая коленом, и молчала. А я не знал, как мне вести себя, как закончить эту прогулку.
Должно быть, она угадала мое беспокойство, потому что повернулась ко мне и с характерной для нее улыбкой, ритмично кивая головой, спросила:
— Может, возьмете яблоко на дорогу?
Но корзины она не пододвинула, и, таким образом, мне пришлось подойти поближе. А она смотрела сверху, как я наклоняюсь к непрерывно покачивающейся корзине.