— Кажется, сами с собой разговаривают люди, которые долго жили в одиночестве.
— Это неправда.
Я чувствовал на себе его назойливый взгляд и невольно пошел быстрее.
— Она вам нравится, — протяжно сказал Ромусь.
Я резко остановился.
— И чего же тебе от меня надо?
— Мне ничего не надо. Но вам она приглянулась.
— Иди своей дорогой.
Я зашагал в сторону дома. Ромусь шел за мной походкой лунатика.
— А нам она не нравится. Регина — другое дело, — говорил он, с трудом ворочая свои тяжелые мысли.
Я молчал.
— Ни то ни се, — снова заговорил Ромусь. — А Регина женщина хоть куда. Есть на что поглядеть. Она ходит купаться на реку. Но сегодня уже слишком поздно. Граф любит подсматривать, он до этого большой охотник.
Я шел все быстрее, и гнусавый, тягучий голос Ромуся оставался где-то позади.
Потом я лежал на своей кровати, разглядывая кровавое зарево, которое медленно ползло по стене к потолку, сбитому из нетесаных сосновых досок. Я слышал, как Корсаки пошли молиться, потом я слышал хоровое пение — оно долетало сюда вместе с вечерним холодом от реки. Потом Корсаки возвратились, лениво разговаривая. Стукнула калитка в заборе, они вошли в дом. В бутыли, стоявшей на окне, догасала последняя огненно-алая капля.
Скрипнула дверь. Пани Мальвина внимательно вглядывалась в темноту, стараясь выловить меня из мрака.
— Вам ничего не нужно?
— Нет, спасибо.
— А может, кислого молочка?
— Большое спасибо.
Она все еще в нерешительности стояла на пороге.
— И ничего у вас не болит?
— Нет. Все в порядке. Я буду спать.
Она немножко помолчала.
— Ну как хотите. Спите на здоровье. От дурных мыслей спасает только сон, ничего больше.
Пани Мальвина ждала, не отзовусь ли я.
— Ну, спокойной ночи, — сказала она наконец.
— Спокойной ночи.
Она прислушивалась к моему дыханию и, когда я нетерпеливо повернулся на другой бок, тихо затворила дверь.
Еще некоторое время они с братом плаксиво ворчали друг на друга, но в конце концов золотистая щель под их дверью исчезла.
Я сердито ворочался на кровати, и звон пружин долго не умолкал в разогревшейся за день комнате.
Разбудили меня чьи-то осторожные шаги возле веранды. Одним духом я вскочил, превозмогая бешеное биение сердца. Какие-то обрывки воспоминаний, полные ужаса, ночных страхов, укоров совести, обступили меня липким удушьем. Я чувствовал, как дрожат мои ступни на холодном полу. Мало-помалу я стал различать очертания предметов, туманный отблеск зеркала, более светлый, чем стена, прямоугольник окна с бутылью и контуры двери, ведущей на веранду. И только тогда я понял, где нахожусь и что теперь ночь.