Я шел на носках через темную комнату, вытянув руки, чтобы удержать равновесие. Наконец добрался до двери. На веранде я остановился, затаив дыхание. Кто-то подкрадывался к соседнему окну.
Я видел черную, согнувшуюся фигуру, припавшую, к стеклу. Ночной гость чуть-чуть выпрямился и долго смотрел в темную бездну окна. Наконец он постучал.
С минуту он стоял, настороженно склонившись, ожидая ответа. Потом снова постучал. Я услышал нетерпеливое, тревожное позвякивание стекла, неплотно вставленного в оконную раму.
— Кто там? — отозвалась заспанным голосом Регина.
— Это я, слышишь?
— Чего ты шатаешься по ночам?
— Отвори, я тебе кое-что скажу.
— Завтра скажешь.
— Ей-богу, отвори, а то хуже будет.
— Уходи, всех перебудишь. Что обо мне люди подумают?
— Если не желаешь отворять, так выйди ко мне на улицу.
Молчание.
— Я тебя в покое не оставлю. Чем я хуже других?
— Я ни с кем не путаюсь. Чего ты ко мне пристал?
— Регина, отвори, я тебе кое-что скажу.
— Завтра.
— Я сойду с ума, Регина. Что ты со мной делаешь?
— Пройдет у тебя, иди спать.
— Регина, Регина, — вдруг заскулил партизан. — Я больше так не выдержу. Совсем я одурел, и работать не могу, и думать ни о чем не могу.
Тишина.
— Регина, у меня тут кое-что в земле зарыто. Если хочешь, мы хоть завтра уедем.
— Тише, а то я позову людей.
— У меня родные за границей. Будешь жить, как важная дама.
Партизан сердито сопел, и в его сопении слышались слезы.
— Выйдешь?
Молчание.
— Выйдешь?
Он поднял кулак.
— Ах ты, грязная потаскуха…
Отчаянно зазвенело разбитое стекло. Мелкие осколки долго еще катились по камням.
Партизан нетвердой походкой подошел к веранде и припал лбом к холодной раме. Он бессмысленно заглядывал внутрь и, очевидно, заметил меня, потому что приблизился к двери и остановился на пороге.
— Ты слышал? — спросил он.
Меня обдало кислым водочным перегаром.
— Я только сейчас проснулся.
— Видал ты когда-либо такую шлюху? Я ей не подхожу…
Он продвинулся на несколько шагов и схватил меня за рубаху.
— А ты знаешь, что в меня была влюблена дочь представителя нашего правительства? Она была моей связной, да что я говорю, не связной, а служанкой, тряпкой. Ты знаешь, что я тогда заправлял всем повятом, что немцы передо мной шапки ломали?
Он отпустил меня и снова отошел к двери. На фоне звездного неба я видел его опущенные плечи. Они судорожно вздрагивали. Раза два он шмыгнул носом и поднес руку к самому лицу. Потом, не оборачиваясь, сказал в сторону:
— Ну, не сердись. Забудем, пустое.
Он с размаху стукнул протезом по косяку двери, так что оконные стекла застонали, и всей своей тяжестью рухнул вниз, ударился грудью о калитку и вывалился на улицу. Здесь он немножко постоял, провел протезом по слипшимся волосам и двинулся в сторону железной дороги.