– Ни при чем.
– А по-моему, причем, – пристально глядя на командира, проговорила вдруг Олеся. – Герман… Ты нас на бункерного менять собрался, что ли?
Глаза всех троих уставились на командира – недоуменно и недоверчиво.
– А вот это не ваше дело, – обрубил Герман. – Всё, не прощаюсь. Через месяц приду… Уводи, Толян.
– А ну, брысь! – отшатнулся от протянувшего руки Лысого Джек. – Олеська правильно сказала? Менять будешь?
– А если и так? – Взгляда Герман не отвел.
Он мог вести себя с ребятами по-разному, но старался им не врать. Сам всегда учил: если сделал какую дрянь, так имей смелость признаться. А уж пытаться обмануть Жеку – вовсе гиблое дело, до сих пор ни у кого не прокатывало.
– Если так, то хоть бы нас сперва спросил, – оглянувшись на друзей, заявил Джек. – Может, мы домой не хотим? Может, нам тут нравится? А чё – хозяин щедрый, прислуга ласковая… – Заплывшие кровоподтеками глаза со знакомой издевкой стрельнули поочередно в Толяна и Лысого. – Ни кнута, ни матюгов не жалеют.
– Ты кого, сука, прислугой назвал?! – немедленно оскорбился Лысый, и от удара Джека спас только повелительный окрик Толяна.
По решительным лицам ребят Герман с изумлением понял, что они и впрямь не хотят обмена. Уверены, что сумеют выкрутиться сами. Обмануть, убежать, прорваться с боем. Три пары светлых глаз убежденно – верь нам, командир, мы справимся! – смотрели на него.
А он смотрел на них – и видел себя. Семнадцатилетнего. Отважного. Ни черта, ни дьявола не боящегося… Он ведь не так далеко ушел от ребят возрастом. И хорошо помнил, каким сам когда-то был – до тех пор, пока не подломила гибель Кати.
Подростки не верят в смерть, даже если видели ее не раз. Даже если прощались с погибшими товарищами, такими же гордыми и бесстрашными. Твердая убежденность в том, что ты вечно будешь молодым и горячим, не умрешь и не состаришься никогда, в семнадцать лет особенно сильна. Ребята полны уверенности, что смогут вырваться – в отличие от бункерного, если тот окажется на их месте. Какую участь приготовил им садюга-Толян, пока не знают.
И не узнают. По крайней мере, сейчас. А потом сами спасибо скажут.
– Уводи, – с нажимом повторил Герман.
– Если опять соскочить попытаетесь, – добавил Толян, – одного сожгу! Чтоб двум другим неповадно было. Так и знайте.
Светлые адаптские глаза сверкали ненавистью. Лысый с подручными утаскивали ребят с дороги.
– Месяц – долго, – провожая процессию взглядом, объявил Толян. – Две недели.
Герман покачал головой.
– Бункерному твои бойцы бок прострелили. Пока еще оклемается… Да плюс добраться туда-сюда… Месяц. – На ребят он старательно не смотрел.