Темные молча следовали рядом. Эрриан прихрамывал, Джером укоризненно молчал и хмурился. Когда мы поравнялись с булочной, смуглый, поведя носом на запах свежей сдобы, сделал стойку и, обронив «подождите, я сейчас», устремился в лавку.
Мы с Эррианом остались одни. Утренняя улица последнего дня седмицы. Город, только-только пробуждающийся от неги сна. И мы, темный и светлая, стоящие друг напротив друга.
Я поплотнее запахнула полы теплого плаща, подбитого мехом, и чуть задрала голову, чтобы посмотреть в лицо Эрриана.
— Спасибо, — тихо сказала я.
Благодарность за то, что закрыл меня собой, за то, что вообще помог с демоном, вырвалась сама собой.
— Я просто возвращал долг. Ты же не была обязана меня латать после болота. Даже за три золотых.
Вот ведь… темный! И тут не преминул поддеть.
— Вообще-то, должна. Всегда. Я же целитель.
— А я — воин. По твоей логике, я всегда должен убивать?
Вспомнила стрыгу и, не думая, ответила:
— Ну, у тебя это неплохо получается.
Эрриан ничего не сказал, лишь горько усмехнулся, а потом его рука скользнула над моими волосами, и я почувствовала, как голову укрывает капюшон плаща.
— Простудишься, ведьма.
— Аа-а-апчхи, — отозвалась я, оглушительно и абсолютно не по благородному подтвердив, что я как бы уже.
И вот странность, когда отняла ладони от лица и покосилась на Эрриана, то увидела его внимательный взгляд, который скользнул по мне неторопливо, вдумчиво: по плечам, горловине плаща, непослушным огненным волосам. А потом остановился палице. Мне показалось, что я ощутила его прикосновение, легкое, почти невесомое. На губах.
А я сама… смотрела на Эрриана. На волевой подбородок, жесткую складку губ, синеву глаз. Они напоминали мне воды северного океана, которые завораживают и в которых так легко утонуть.
Первые пушистые снежинки упали на мостовую, и в считаные мгновения ясное небо затянули рыхлые пушистые тучи. Тишина, та особая, всепоглощающая, которая бывает лишь во время снегопада, окружила нас, отгородив, казалось, от всего мира.
И именно в этот самый миг у меня в руках дернулся котел. Да так сильно. Демон!
— А она ничего так, — прогудело из его чугунной утробы, — и грудь при ней. Так что, между нами, темный, я твой выбор одобряю. И ночка с ней будет страстной, это я тебе не только как инкуб говорю, но и как тот, кто с ней уже кувыркался.
При этих словах я, доселе прижимавшая посудину к упомянутой груди, вытянула руки. Мне показалось, что на стенке котелка сияет отражение глумливой рогатой рожи. Кажется, инкуб, осознав, что его заточили, начал мстить. Как мог, из всех своих демонских сил.