Мало кто из древних тогда, много лет назад, желал каких-то законов, ограничений. Всем нравилось жить так, как хочется. Его инициативу поддержали лишь трое, и Лезвие не входил в их число. Он воздержался.
— Итак, ты признаешь, что нарушил закон, — продолжал Анджей. — Убил моего приближенного, и по правилам я обязан принять меры.
— Признаю, — кивнул Элиас, направив прямой и уверенный взгляд на древнего. — И повторяю, что убил бы его снова, если бы пришлось. Он претендовал на то, что принадлежит мне.
Сквозь голос прорвался звон металла, хотя Элиас этого не планировал. Но стоило вспомнить то, что сделал Шантер, как ладони сами собой сжимались в кулаки.
Анджей окинул его любопытным взглядом и, приподняв бровь, спросил:
— Женщина?
Элиас стиснул зубы и направил взгляд на огонь, потрескивающий в камине. Поддерживать былую невозмутимость было сложнее обычного.
— И все же ты должен понимать, что это неприемлемо… брат.
Элиас резко повернул голову к Анджею, но вдруг понял, что, как ни странно, тот его совершенно не осуждает. Напротив, в его взгляде даже вспыхнул какой-то странный интерес и понимание.
— Ты мог бы вообще не говорить мне о произошедшем, — бархатистым голосом сказал Анджей. — Мы могли бы никогда не узнать, что произошло.
— Я рассказал тебе лишь потому, что таково было последнее слово Шантера, — спокойно ответил Элиас. — Посему, думаю, на этом все, Лезвие.
С этими словами он встал и, слегка кивнув обманчиво-молодому мужчине напротив, направился к двери.
— Я тебя осуждать не буду, — бросил ему вслед Анджей. — Не выношу скандалы. Но ты ведь понимаешь, что другие вампиры будут в ярости? Ты не имеешь права трогать чужих слуг. Тем более высших.
Уже стоя возле открытой двери, Элиас резко развернулся и спокойно проговорил:
— Я древний. Пусть кто-нибудь попробует мне запретить.
А затем переступил порог и исчез, обратившись маленькой летучей мышью с красными, как кровь, глазами древнего вампира.
Каждый хороший некромант знает: с мертвыми болтать нельзя.
Впрочем, если больше не с кем, то можно.
Из дневника неизвестного некроманта
У Мелании совершенно не было настроения. До конца дня в ушах стояли слова исчезающей банши: «Доченька, там моя доченька…»
Это резало изнутри не хуже тупого кинжала. Так же надрывно и болезненно.
А еще не выходил из головы ответ призрака на прямой приказ назвать имя убийцы. Банши сказала: «Undaresteigh Ferhby», что означает «вечный крик». Будто планировала кричать и дальше, несмотря на все заклятия некромантов. Но как это возможно, чтобы банши не подчинялась связавшему ее колдуну?