Вода подернулась рябью, и Александра – или Александр – рассмотрела свое новое лицо. Оно казалось слегка вытянутым, скорее овальным, чем круглым, как у большинства встретившихся аборигенов. Прямой нос, резкие скулы, острый подбородок. По сравнению с прошлым теперь у нее (нет, уже точно у него!) был высокий лоб, на котором появились, пожалуй, чересчур аккуратные для юноши узкие брови. Небольшой рот с тонкими, плотно сжатыми губами. И тем не менее что-то неуловимое в нем было и от Александры Дрейк. Может быть, задорный блеск голубых глаз?
– Красивый мальчик получился, – согласилась с богиней Алекс и хихикнула. Она впервые подумала о себе как о мужчине.
Глава III. Уроки и история
Весть о кончине супруги не застала рыцаря врасплох. Все необходимые распоряжения были отданы заранее. Соратники отправились со скорбной вестью к ближайшим соседям и в монастырь Небесного Спокойствия к преподробному Макао. Гатомо помнил: Шанако хотела, чтобы погребальную церемонию над ее телом совершил именно он.
Замок кипел как растревоженный улей, всюду сновали озабоченные слуги, соратники в траурных белых одеждах стояли у ворот.
На поляне у кладбища крестьяне расставляли скамьи для гостей, а плотники собирали навес, под которым должны были поставить для прощания гроб с телом хозяйки Гатомо-фами. Жены и дочери соратников украшали навес цветами и гирляндами.
Вечером носильщики принесли с озера лакированный гроб, который запасливый Гатомо отправил туда уже давно. Тело внесли в замок, всю ночь возле него горели свечи и стояли в последнем карауле соратники с обнаженными мечами.
Первым еще на рассвете в Гатомо-фами появился преподобный Макао.
– Я знал, что ты не бросишь меня в столь скорбный час! – поблагодарил его рыцарь.
– Вечное Небо часто отнимает у нас самое дорогое, – утешил его монах.
– Ты не откажешься позавтракать со мной?
– Конечно, Гатомо-сей. Я вышел из монастыря еще затемно и проголодался.
– Почему нет Сайо-ли? – хмурясь, спросил рыцарь у склоненной служанки.
– Она украшает гроб госпожи цветами, – пробормотала женщина.
Гатомо нахмурился, но ничего не сказал. Когда за ней закрылась дверь, он обернулся к монаху, с преувеличенным вниманием разглядывавшему картину на стене.
– Не одобряешь?
– Кто я такой, чтобы что-то одобрять, – ответил Макао, пряча глаза. – Но она совсем девочка, ей только тринадцать.
– Я собираюсь соблюсти траур по моей супруге, – усмехнулся рыцарь. – Нужно уважать память дочери барона Кирохо. А Сайо тогда будет уже пятнадцать.
– Тогда зачем ты сажаешь ее за свой стол уже сейчас?