Тело изменилось, она стала не похожа сама на себя и с отвращением смотрелась в зеркало. Когда эти изменения стали заметны всем, люди начали отпускать комментарии. Кто-то искренне поздравлял, кто-то осуждал и даже обвинял, но она отстранилась от всех.
Роды стали повторением насилия, очень болезненным событием, над которым она была не властна. Когда ребенка положили ей на живот, тепло маленького тельца смогло лишь растопить чувство отстраненности, но так и не пробудило в ней безусловную материнскую любовь.
Она была внимательной матерью, заботилась о том, чтобы ребенок был сухим и ухоженным, но во время кормления грудью она с грустью думала, что никогда не сможет его полюбить, хотя у них единая плоть и кровь. От стыда она отводила взгляд, избегала смотреть в глаза младенца, только тихо напевала себе под нос какую-то мелодию.
Когда ребенок научился ползать, общение с ним свелось к кормлению и смене подгузников. В остальном малыш рос один – у него было много игрушек, и он мог свободно ползать по всему дому, изучая мир. И только когда злые языки в городке начали поговаривать о том, что мальчик слишком плохо говорит для своего возраста, мать начала общаться с малышом. Она заявила, что ребенок молчит, потому что стесняется, а наедине с ней болтает без умолку. Если она замечала, что на них кто-нибудь смотрит, то брала сына за руку, чтобы доказать, как они близки. При этом ей приходилось сильно сжимать его руку, потому что сын отчаянно вырывался.
Уже через несколько недель после того, как мальчик пошел в школу, его перевели на индивидуальное обучение. Преподаватели были обеспокоены. И только в конце осени он начал отвечать на вопросы учителя, сначала неохотно и неуверенно, но затем быстро догнал остальных учеников. Скоро мальчик перестал бояться смотреть учителю в глаза, а внимание и забота, которую он чувствовал в школе, подчеркивали отстраненность от матери. Постепенно школа и дом стали восприниматься им как два отдельных мира. И только в подростковом возрасте он понял, что мать его не любит.
* * *
Он убил ее в день своего пятнадцатилетия. Пришел из школы, сел обедать. Еда лежала на тарелке. Сама она уже поела. Как всегда. Он слышал, что в гостиной работает радио, и понял, что мать сидит в своем привычном кресле. Рыбные котлеты и картошка. Довольно вкусно. На столе лежала коробка. Без открытки, без украшений, без ленточек и бантиков. Мать не любила излишеств. Он сидел и жевал остывшую еду, потом открыл подарок. Галстук. Для разнообразия сойдет. Доел обед, встал и пошел в комнату. По тихому металлическому стуку спиц он понял, что она не спит.