Люций повернулся ко мне и зарычал. Его глаза пылали знакомым мне черным пламенем, а бледное лицо казалось призрачным, на секунду я даже решила, что вижу сквозь него. Прежде чем до дрожи испугаться этого звериного рычания. Я отпрыгнула, а Люций вернулся к своей жертве.
Он посмотрел на Чезаре долгим взглядом, так что мне показалось, что чернота из глаз Люция выливается в его глаза. Чезаре перестал дергаться и его лицо, искаженное ужасом, вдруг разгладилось, а глаза засияли. Он не отводил взгляда от Люция и даже потянулся к нему.
Люций сильнее надавил на стилет и по клинку побежала струйка крови. Я почувствовала запах железа, такой привычный последнее время.
Покосилась на Люция — будь я вампиром, что бы я чувствовала в этот момент? Могла бы я удержаться? Люцию, казалось, это не составляло никакого труда. Он продолжал смотреть в глаза Чезаре и прижиматься к нему.
Кровь Чезаре замарала белую рубашку Люция, почти полностью перекрасив ее в темный цвет. Чезаре же, казалось, не обращал внимания на это вовсе. Он зачарованно глядел в глаза вампира и только тянулся к нему, похоже, собираясь поцеловать. Люций сохранял дистанцию, не позволяя тому разорвать зрительный контакт.
В какой-то момент мне стало даже неловко, как будто я наблюдала за каким-то крайне интимным действием. Но прекратить смотреть на них я не могла — их связь гипнотизировала, и еще мне все же хотелось увидеть окончание представления.
Улыбка Чезаре становилась все расслабленней, голова запрокинулась, черные кудри рассыпались, с лица сошло то алчное выражение, что подхватывают рано или поздно все работающие на курортах. Кровь непрерывно струилась из раны на шее. Кожа становилась все бледнее, только губы еще оставались алыми, он становился все больше похож на художественный образ, чем на бодрого мальчика из Римини Люций встал, увлекая за собой расслабленное тело юноши. Стилет продолжал ласкать нежную кожу на шее, пока вампир, откинув голову, любовался на произведение искусства, которое он сотворил.
Чезаре был похож на ангела, на амура, нарцисса с картины эпохи Возрождения. Чистая белая кожа, алые губы, черные ресницы и кудри, расслабленно обвисшее на руках у Люция тело, как после утомительной ночи, полной любви и вина. Одежда, правда, была испачкана кровью, что шло ему совсем не так, как Люцию — его кровавая рубашка.
Видимо Люций пришел к тому же выводу, потому что тонкий стилет оторвался от горла и скользнул вниз, освобождая кожу итальянца от шелковой рубашки, будто раскраивая ее заново. Лепестки ткани опали вокруг страстно сплетшейся в объятьях пары. Люций оценил эффект, счел его недостаточным и сильнее надавил на рукоять стилета, отправляя его уничтожать остатки одежды. Минута — и джинсы тоже выпустили из плена юную плоть.