Я наклонилась к его уху, отвела белоснежную прядь, куснула за мочку и прошептала:
— Пошел нахуй.
Развернуться и уйти, разумеется, я уже не успела, Люций поймал меня за локоть и прошипел:
— Следи за языком!
— Это мне ты говоришь? — изумилась я.
— Мне можно.
— Значит и мне тоже.
— Да ни хуя, — он обнажил клыки. — То, что мне можно, тебе нет. С чего ты вообще взяла, что у нас равноправие?
— Патриархальные вампиры? — я делала вид, что мне совсем не страшно смотреть в эти кипящие черной смолой глаза. Я совсем не была уверена, что он продемонстрировал весь арсенал наказаний.
— Мне насрать на вампиров. У нас не будет равноправия, все ясно? Потому что я так сказал, а не потому, что кто-то где-то придумал.
— Ясно, — кивнула я. Загадочным образом такой вариант тирании меня устраивал.
— А теперь… — Люций откинул полу моего халата и провел ледяными пальцами по груди, остановившись на тут же затвердевшем соске. — Продолжаем разговор. Тебе ведь нравится Чезаре?
— Пошел нахуй, — с невероятным удовольствием повторила я, наблюдая, как клубящаяся в его глазах тьма моментом уносится в черную дыру, а клыки удлиняются, уродуя совершенное лицо.
Жёсткие пальцы больно сжали сосок, и я вскрикнула. Но продолжала улыбаться и смотреть в глаза Люцию.
Чезаре играл. Пальцы уже не слушались, но едва он переставал играть, кружащиеся в голове мелодии начинали толкаться и кричать ему в уши изнутри. Адская какофония раздражала, обрывки музыкальных фраз вызывали мучительное ощущение незавершенности. Сначала болела голова, потом начинало жечь в груди, потом стискивало спазмами живот, и когда начинали неметь ноги, Чезаре сдавался и шел играть.
Он не мог остановиться.
Он не хотел останавливаться.
Все, что не давалось ему всю жизнь — вывалилось под ноги грудой сокровищ из чрева кита. Он не знал, что хватать первым, и хватал все подряд. Мелодию за мелодией. Живые, настоящие, льющиеся так смело, как он никогда не мечтал.
За окном темнело.
Но Чезаре только чувствовал, что с каждым уходящим лучом света из него испаряется страх.
Когда горизонт залила чернильная тьма, он наконец замер, откинув голову.
Пальцы все еще касались клавиш рояля — его пустила к себе хозяйка гостиницы, где он часто выступал.
Чезаре больше не хотел просто играть.
Он посмотрел в сторону закрытого окна. Если его распахнуть, все услышат… а впрочем, нет. Не подходит.
Нужно другое.
Чезаре встал и вышел, следуя зову тьмы.
— Сука! — прорычал Люций.
— Накажи меня, — весело предложила я. Но внутри все сжалось от ужаса и предвкушения. — Укуси.
Разлившаяся в глазах Люция тьма в одно мгновение собралась в острую точку зрачка, узкой точки черноты на фоне черноты его глаз. Пальцы, касающиеся груди, вздрогнули.