Люций втянул носом воздух, словно старался уловить запах любимого блюда. Он качнулся вперед, приоткрывая губы, словно и вправду собирался…
— Нет, — с явным сожалением ответил мой вампир. — Нет времени. Оденься прилично, мы пойдем на концерт.
Развернулся и ушел в спальню.
Я осталась стоять с напряженными сосками, пылающей кожей и тяжестью внизу живота.
Чезаре шел.
Чезаре бежал.
Чезаре чувствовал темноту кожей.
Высокая луна над острыми крышами домов выливала из себя серебристую кровь музыки.
Лунные лучи складывались в нотный стан, и Чезаре точно знал, как расположить на нем брызги лунной крови, чтобы сейчас, именно сейчас все, кто слушает, почувствовали озноб. Потом надежду. Потом эйфорию. И черное отчаяние.
Чезаре теперь точно знал как одним взглядом и десятком звуков влюбить в себя женщину.
Но ему больше не нужны были женщины.
Люций принюхался.
Пока мы собирались, он сквозь зубы торопил меня — я слишком долго выбирала, что приличнее, пляжный сарафан или льняное белое платье. Увы, «концертного» я как-то не захватила, не ожидала, что мы будем вести культурную жизнь.
Возможно, Люций и не слышал моих мыслей. Сам он моментально вырядился в черную шелковую рубашку и тесные брюки. На ком другом этот комплект итальянского или армянского мафиози смотрелся бы пошло, но ему отчего-то шел необычайно. Впрочем, я всегда подозревала, что пословицу про подлецу все к лицу следует понимать буквально.
И, кстати, вообще не удивлюсь, если окажется, что сочинили ее непосредственно про Люция, вампира-долгожителя.
Тогда он меня торопил, а сейчас смотрел в черное небо, подозрительным взглядом наблюдая за луной, принюхивался, прислушивался и даже не думал куда-то идти. Я могла бы успеть еще раз переодеться, у меня тоже была черная рубашка.
Люций оглянулся на меня, достал из кармана брюк резинку и стянул волосы в хвост.
— Готова? — протянул мне руку.
— Полчаса назад, — не удержалась я.
Острые когти впились в ладонь.
— Довыебываешься, — сузив глаза, сказал вампир.
— Ты все обещаешь… — промурлыкала я.
Когти вонзились чуть глубже и убрались.
— Обещаю… — приблизив свое лицо к моему, сообщил Люций. — Как только закончим.
Бож-ж-же.
Внутренности перевернулись дважды — от страха и возбуждения.
— К храму, — бросил Люций, перехватывая мою ладонь и слизывая с нее капли крови. — Бля, пожрать забыл.
Чезаре шел туда, где россыпь серебристых капель-нот была гуще. Каждый шаг звучал аккордом, каждый вдох паузой.
Весь мир стал музыкой.
Он сам стал музыкой.
Он понял.
Ночь открывала ему тайны одну за другой.
Чезаре нашел свою душу, спрятанную когда-то в лунных тенях. И когда он ее нашел, музыка стала принадлежать ему.