Я читала недавно историю про итальянца, который покупал что-нибудь дешевое в супермаркете и шел гулять, обманывая систему. Но полиция проверила его чек, увидела, что единственный баклажан был куплен три часа назад и вежливо отправила его домой, потому что баклажану пора спать.
Мы побрели вдоль моря – медленно, потому что у меня все еще подрагивали ноги. Димка обнимал меня за талию, а я шла и думала – что теперь?
Что теперь?
– Что теперь? – спросила я уже у него.
Он развернул меня к себе и впился в губы поцелуем. Тем самым, фирменным, до головокружения и вновь вскипающей крови.
– Теперь ты будешь моя.
И у меня не повернулся язык попросить не говорить Марку.
Я даже представить себе не могла, что он почувствует.
Но аккуратно выторговала обещание не демонстрировать это «моя» при нем так откровенно. Не трахаться, когда Марк дома, не целовать при нем, не держать по-хозяйски за задницу, да, Дим, вот как сейчас.
И вообще вернуть все на тот уровень, что был до ночевки в Ларнаке.
Пока мы втроем.
А вдвоем, наедине… ну, можно и расслабиться.
Я очень надеялась, что это сработает.
Но все пошло совсем не по плану. Я совсем забыла про обещанный разговор.
Маленькая кофейня, работающая на вынос, оказалась единственным, кроме супермаркета, местом, где в порту теплилась жизнь. На набережной было так пустынно, что я неприлично долго пялилась на старого рыбака, сидящего на пирсе, бултыхая в прозрачной воде босыми ногами. Очнулась только когда он мне подмигнул и помахал.
В очереди все стояли на расстоянии двух метров друг от друга, но это не мешало традиционной кипрской общительности. Обниматься было нельзя, зато болтать – сколько угодно. Стаканчик с кофе, «молоко миндальное, пожалуйста, и ореховый сироп», казался символом надежды, последней – или первой? – приметой нормальной жизни. Наверное, поэтому сюда и стекались люди со всего города.
Выпить кофе, посмотреть на яростный по случаю ветреной погоды прибой и вообразить на минутку, что все как раньше.
На обратном пути мне стало плохо. Солнце, секс, взвинченное состояние – и кофе, прямо с настоящим кофеином, который я себе позволила с мыслью «авось пронесет». Не пронесло.
Никак не могла привыкнуть к тому, что на пустом месте вдруг может навалиться свинцовая усталость. И стать тяжело даже просто идти. Даже просто сидеть. С тех пор как начались мои проблемы с сердцем, я поняла, почему люди умирают от старости. Просто становится тяжело жить. Дышать. Смотреть. Быть.
У дома я вообще остановилась и посмотрела на лестницу, ведущую к квартире, как на личного врага. Дима обернулся, уже проскочив один пролет, оценил ситуацию и подхватил меня на руки: