Я выскочила из кухни, взлетела по лестнице, вбежала в комнату, захлопнула дверь. Прислонившись к двери, я пыталась отдышаться. А может, ад – это вовсе не место. Может, это болезнь. Заразная болезнь. Которая расползается по дому, карабкается по ступенькам, просачивается сквозь щель под дверью. А внутри обретает форму: отросли рога, полился из пасти огонь, донесся запах серы. Болезнь, которая вот-вот запустит внутрь меня щупальца, прорастет, окрасит мир вокруг в серые цвета, а мою искреннюю улыбку превратит в гримасу ехидства. Собираясь на спектакль, я время от времени плевала через левое плечо и прикасалась руками к животу, потому что чувствовала, клянусь, как зараза проникает в меня, пытается завладеть моим телом.
Деккер явился вовремя и очень нарядный.
Раньше я бы стала подшучивать над ним из-за классического джемпера и брюк цвета хаки: «Ты что, собрался разменять партейку в гольф? А, нет, ты, наверное, сегодня участвуешь в политических дебатах». Но мы ехали практически молча. Каждая реплика давалась путем невероятных усилий. Ничего не говорить оказалось легче.
От нашего городка до города, где шел спектакль, вела пустынная дорога, над которой нависали голые ветви деревьев. На заднем фоне зеленели еловые лапы.
– О чем хоть этот мюзикл? – наконец произнес Деккер после двадцати минут молчания.
Я прочитала аннотацию на программке:
– История о бывшем каторжнике, который становится мэром и забирает ребенка проститутки, погибшей во время какого-то французского восстания. А еще тут про полицейского, который пытается их поймать, а затем совершает самоубийство.
Деккер почти улыбался.
– Серьезно? По описанию – блокбастер. Дождаться не могу!
Я пропустила его сарказм мимо ушей. Потому что на самом деле очень хотела посмотреть. Бывший каторжник, который сумел стать тем, кем ему было не суждено стать. Он обманул судьбу. Он спас людей.
Места нам Деккер взял на балконе. Он плюхнулся в кресло, вытянул ноги в проход, развалился, устроив голову на подлокотнике. Я сидела, сложив руки на коленях. В кино мы обычно таскали попкорн из общего ведерка и пили газировку через одну соломинку, время от времени сталкивая локти друг друга с общего подлокотника. Теперь же мы изо всех сил старались не коснуться друг друга даже случайно.
Поэтому почти три часа мы вжимались в кресла, лишь бы не шевельнуться и не сдвинуться к центру. Я сосредоточенно смотрела на сцену. Настолько сосредоточенно, что даже не наблюдала за Деккером. Обратила внимание на него только в конце, когда за душой бывшего каторжника явился призрак проститутки, а у смертного одра стояла дочь и они запели: