Понимая, кого «стеганул» сынок, старик все-таки спросил:
— Кого это ты, Петя, с потрохами к черному-то послал?
— Не знаешь? — Петр Хропов тронулся было в сторону партизанского становища, но отец остановил его:
— Эх, весна-то какая!
— Не береди.
— Чего уж там «береди». Одно могу сказать, будто в гроб ее заколотили, землю. А она живая: стонет. Слышишь? Гудит и гудит.
— Придет время — вспашем.
— Придет! Когда еще придет!
— Не ной. Оставался бы дома: никто силой не тянул.
— Да ведь и вас всех не на аркане.
— Ладно. Перестань. А то мы с тобой заскулим — за нами заскулят все: одни соскучились по земле, другие — по фабрикам, заводам, третьи — по школам и университетам… Как у тебя там кони?
— Порядок стопроцентный.
— Иди приготовь Савраску: генерал меня вызывает.
— Ну! Сам?
— Нет. Лик его. Чему обрадовался?
— Да как же! Генерал зовет, — и Иван Хропов, семеня ногами, направился в глубь леса.
Петр Хропов еще некоторое время смотрел в синеющее небо, на поля, затем все его сильное, сбитое тело потянулось, хрястнуло в суставах, и он зло бросил:
— Всю душу изранит такая весна.
2
Вскоре, следом за отцом, с опушки скрылся и Петр Хропов. Он шагал, пересекая лес, овраги. Иногда дорожка разбивалась на несколько троп, но он выбирал нужную, зная, что все вокруг заминировано, а мины тщательно замаскированы.
Выйдя из лесу на полянку, он остановился. Отовсюду на него смотрели черные зевы блиндажей, землянок, крыши которых были покрыты весенней серостью, словно рыбацкими сетями. Много их тут — землянок и блиндажей. И с каждой неделей все прибавляются: люди в отряд идут со всех сторон. Идут измученные, изможденные, повидавшие смерть. Всех, кто неспособен носить оружие, Петр Хропов отправляет в глубь Брянских лесов, где расположился центр партизанского соединения под командованием генерала Громадина, человека дотошного и кропотливого.
«Дотошный, именно дотошный», — с чувством гордости к своему генералу думает Петр Хропов, невольно останавливаясь глазами на блиндаже под березками, вспоминая то, что произошло здесь совсем недавно.
В январе тысяча девятьсот сорок третьего года Петр Хропов, вернувшись из обхода, задержался почти на этом же самом месте и увидел, как девушка Глаша, потерявшая родителей где-то под Смоленском, вывела из блиндажа Татьяну Половцеву. На той была беличья шубка-коротышка, пуховый платок, на ногах — унты. Лицо у нее свежее, даже с румянцем. Кажется, она совсем здорова, но идет, ведомая за руку Глашей, как лунатик.
В состоянии тихого забытья она находилась уже несколько месяцев, с того часа, когда при переходе через болото потеряла мать и сына. И в первый же день Петр Хропов оказался в затруднительном положении, — что ему с ней делать? Можно было бы переправить на самолете в Москву, но никто не знал ни адреса Татьяны, ни ее родных: документы погибли в болоте. Тогда было решено лечить ее на месте, за что и взялся фельдшер Иван Егорович, человек пожилой, опытный. Но он вскоре заявил Петру Хропову: