— Да я за эти два месяца все уже осмотрела.
— Без меня? А теперь со мной.
9
День был тихий.
Леса и травы стояли недвижно, а просторы меж деревьев словно залиты свинцом.
«Так бывает перед грозой, — подумала Татьяна, и ей впервые захотелось сесть за полотно и писать. — Вот это нарисовать — перед грозой. Партизанское становище перед грозой. Они мне хотя и не говорят, но я вижу и чувствую: все перед грозой. Разве пойти к Васе и попросить его, чтобы достал краски и полотно? Ведь это, наверное, можно», — она хотела было так и поступить, но впереди шел генерал, что-то нескладно напевая: у него не было слуха.
И Татьяна шагала за Громадиным по тропе, мимо партизанских землянок и шалашей, сооруженных на скорую руку. Всюду висело белье — серое, застиранное, стояли огромные железные баки, под которыми пылали костры. Кое-где на привязях бродили козы. Иногда из землянок, шалашей выглядывали мужчины или женщины. Громадин как будто не обращал внимания, но Татьяна видела, как партизаны смотрели на него доверчиво, восхищенными глазами, и думала: «Ну, эти пойдут за ним в огонь и воду».
Вдруг Громадин круто повернулся и, показывая на коз, сказал:
— Это индивидуальное владение: козы. Но есть и свое — общее. Пойдемте-ка посмотрим на наших свинок. Вот сюда, — и стал спускаться в глубокий блиндаж-свинарник. Не успел он открыть дверь, как послышался окрик:
— Ноги! Ноги! Эй!
— Ух ты! — поспешно отступая, пробормотал Громадин, а когда вышла свинарка — дородная басовитая женщина, Громадин, топчась в ящике с известью, в полушутку сказал:
— Что ж это ты на меня кричишь: я же генерал!
— И генералу ноги надо травить: зараза на всякие подошвы пристает.
— А-а-а! Это точно. Ну, кажи своих ребятишек. Кажи мне и вот Татьяне Яковлевне.
В длинном узком свинарнике горел электрический свет. В клетках на соломе лежали поросята — розовые и жирные. Войдя в одну из таких клеток, генерал нагнулся и начал похлопывать поросят по задкам. Те встревожились, забегали; завизжали, но вскоре приблизились к ласковым рукам, развалились, как бы говоря: «На, чеши!» И генерал, почесывая за ушками, похлопывая ладошкой по жирным задкам, приговаривал:
— Ух, дьяволята! Каких Васена вырастила! Ай да Васена!
В эту минуту раздался басовитый голос Васены:
— Генерал, уходи: мамаши идут.
Дверь отворилась, и в свинарник потянулись одна за другой свиньи-матки. Было их штук шестнадцать, и все они крупные, жирные, золотистые, с отвислыми сосками. Входя, они поднимали морды и издавали тревожное хрюканье, как паровозики, а тут, в свинарнике, поднялся такой визг, что матери захрюкали еще громче. Громадин расхохотался: