Татьяна хотела спросить: «Как же это вам, Вася, удалось достать такое приглашение?», но вовремя сдержалась, зная, что Вася не любит, когда его расспрашивают, где и как он достает явки, приглашения, как проникает в места, куда, казалось бы, и дороги нет. И сейчас, по ее глазам поняв, о чем она намеревалась спросить, он сказал:
— Не надо, Татьяна Яковлевна. Имейте только в виду — у нас много друзей. Это досталось не легко — попасть на бал к такому псу. А теперь, побывав у него на балу, мы будем приняты в их поганый мир.
И вот они тронулись на бал к пану Сташевскому.
Был поздний вечер.
Над Вислой уже ползли черные тени, а особняк пана Сташевского горел огнями и откуда-то из глубины парка доносилась музыка. Потом они, Татьяна и Вася, вошли в круглый зал… Если слово «вертеп» в Советском Союзе потеряло всякое значение, здесь оно довольно точно определяло то, что они увидели: в круглом зале топтались в румбе пары — разряженные дамы с немецкими офицерами. Татьяна, познакомившись с хозяином и хозяйкой, тоже ринулась в этот вертеп. Сначала она вышла в паре с Васей. Потом ее перехватил кто-то из поляков, потом кто-то из немцев, потом опять поляк, и вскоре все узнали, что она, эта красивая дама, — перебежчица из России, невеста вот этого толстогубого лейтенанта. Тогда перед ней стали расшаркиваться, хвастаться, выкрикивать:
— Варшава! О-о-о! Варшава — второй Париж! Варшава — не Москва! Москва — большая и грязная деревня!
«Да ведь брешете: вам и Варшава не нужна. Нужны грабежи. Все равно, кого грабить: свой ли народ, чужой ли», — хотелось крикнуть Татьяне, но она улыбалась, кокетничала и говорила другое:
— О! Да! Да! При одном упоминании слова «Москва» по всему моему телу проходит дрожь!
— По вашему милому телу? — шепчет хозяин особняка, топчась с Татьяной в фокстроте, сжимая ее плечи.
Татьяна легонько, игриво высвобождается и, кивнув в сторону Васи, говорит:
— Мой жених! Очень ревнивый!
— Да-а? Как жаль, что отменена дуэль, — будто и в шутку, но довольно угрюмо произносит пан Сташевский и тоже смотрит в сторону Васи, окруженного молодыми офицерами.
«Да. Жаль, — думает Татьяна. — Очень жаль, а то вы все бы тут перестрелялись, и это было бы самое хорошее с вашей стороны. Бал в потерянной столице, бал в городе, где когда-то родилась «Варшавянка»! Бал, когда вся страна под пятой врага! Какой цинизм! Не-ет, дедушка Егоров с врагом за один стол не сядет, хоть убей: то советский человек!» — но произносит Татьяна совсем другое. Зная, что у нее красивые руки, она всплескивает ими перед лицом хозяина, восхищенно кричит: