— Украинка, — произнесла горничная так, как будто перед ней лежал жареный поросенок. — А это белоруска, — добавила она, все так же облизывая губы, показывая на вторую картину, где был изображен омут. Красивая женщина в национальном платье черпает воду, дальше тянется опушка леса, а возле опушки — хатки.
«Ишь ты, какими нас изображают», — подумала Татьяна и намеревалась было рассмотреть третью картину, как в комнату вошла хозяйка, довольно пожилая женщина, но вся подобранная: у нее на ногах так натянуты чулки, что кажется — вот-вот лопнут, серенький халатик тоже в обтяжку, домашние туфли на высоком каблуке настолько малы, что пятки свисают. Гладко причесанные волосы тоже в обтяжку, как в обтяжку и подобранные морщины на лице.
— Вы родственница профессора Пшебышевского? — заговорила она нежно, жеманно, вертя в руке распечатанное письмо. — Очень, очень мило с вашей стороны, что вы заглянули к нам. Мы очень близко знакомы с профессором Пшебышевским, — и провела Татьяну в отдельную комнату. — Прошу вас, чувствуйте себя просто. Мы были знакомы с профессором еще до этого… до войны. Ах, какое было чудесное время! Мы гостили у профессора в Кракове. Тогда можно было гостить, а теперь… — она махнула рукой в потолок. — Что-то страшное летит оттуда: бомбят. Нас бомбят! Да. Да. Вот тут, в Штеттине. Так прошу, — хозяйка позвала горничную, приказала, чтобы та приготовила ванну, и, раскрыв окно, добавила: — Тут морем пахнет. А вы где живете? Ну, конечно, в Кракове?
— Нет. Я сбежала из России.
У жены Бауэра звуки «да» и «ай» слились в одно.
— Да-ай! — воскликнула она и, пятясь, выставив вперед руки, как будто на нее ползло что-то страшное, покинула комнату.
«Напрасно я этой курице сказала, что бежала из России», — спохватилась Татьяна и присела у окна. Так она просидела минут десять, потом вошла горничная и предложила ей ванну, а Татьяна подумала: «Может, мне не ванну принять, а выпрыгнуть в окно и удрать отсюда. Ведь та штучка, наверное, уже позвонила в гестапо. Ну, нет. Останусь. Глупости!» — и, открыв чемодан, достала халат, чистое белье, взяла широкое полотенце и направилась следом за горничной.
Ванная занимала гораздо большую комнату, чем та, которую отвели Татьяне. Стены до половины облицованы голубоватыми плитками кафеля, ванна кипенно-белая, рядом столик, а над столиком зеркало. Было здесь чисто, светло и уютно.
«Как они живут! Сколько награбили!» — с досадой подумала Татьяна и на предложение горничной помочь ей раздеться ответила:
— Нет. Благодарю! Я сама, — и тут же вспомнила, что надо меньше благодарить, часто благодарят за услуги только французы, а немцы скупы на это слово, н сказала более резко: — Нет! Я сама.