— Вот что: из села этого люди к нам, к партизанам, еще в прошлом году сбежали. Село подожгли, и все подались к нам.
— Ну-у? Значит, и жена моя и дочка? И отец, поди-ка, жив? Крепкий старик — дуб!
Яня Резанов знал: отец Ермолая, тоже Ермолай Агапов, погиб от руки карателя Ганса Коха, потом Ганс Кох был убит Татьяной Половцевой, Савелий Раков, друг Ермолая Агапова, собрал немцев к себе в хату, припер двери, окна и поджег, дочку Ермолая Ганс Кох пристрелил, жена Ермолая сошла с ума и погибла во время перехода в Брянские леса. Очень много знал Яня и потому даже сотой доли не мог сказать. Он долго думал, не отрывая взгляда от воспаленных глаз Ермолая, затем произнес:
— Жди! Жизнь сюда вернется. А я пойду. Сам был воином, знаешь: приказ надо безотлагательно выполнять, — и тронулся через заросли сорняков на гору, указанную Ермолаем.
Отойдя метров двести от пепелища, Яня на пригорке остановился. Внизу перед ним лежало мертвое село, и только в одном месте мелькали вспышки земли. Оттуда неслось завывающее пение Ермолая.
— Живуч русский человек: никакая сила его не сломит. Вот выроет землянку, потом хату построит, детей народит и жизнь продолжать будет. А те? Поглядим, как жить будут, когда бока наломаем, — и он нарастяжку, будто перед слушателями, проговорил: — И-и-и у нас были буржуи всех мастей. Бока наломали им, теперь погибают в ветхости.
Яня любил в одиночку поговорить. При народе он стеснялся: бурчал. А когда оставался один, особенно на просторах природы, произносил длинные, зажигательные, идущие от всего сердца речи. И теперь, взволнованный видом села, деятельностью Ермолая, он произнес с пригорка длинную речь, то и дело потрясая кулаком. Закончив, представляя себе, какой гром аплодисментов понесся от слушателей, он тронулся выше и вскоре увидел пенечек, а около него примятую траву. По всему было ясно, что один человек полулежал, а другой сидел на пенечке, помяв прикладом автомата около себя траву. Яня опустился на пенечек и стал рассуждать:
— Значит, человек сидел вот так. Откуда появились фрицы? Стрельба была? Была, — он поднялся и пошел в ту сторону, откуда, по его мнению, наступали немцы. И вскоре заметил царапины от пуль на стволах деревьев. Царапины повели его в глубь леса, метров через двести царапины пропали, но виднелись следы на траве — значит, люди бежали. Вот следы рассыпались, один человек кинулся вправо, другой — влево, и снова сошлись уже на поляне.
…Только к вечеру Яня натолкнулся на стог сена, издали увидав, что тот как-то с одной стороны припух.
«Будто рожать собирается», — мелькнуло у него, и он, покачав головой, произнес: