* * *
Нравилось мне в некоторых клоунадах необычное появление на манеже Сергея Любимова. Только объявят очередной номер программы, как вдруг во втором ряду партера кто-то начинает громко аплодировать. Это был сам Любимов. Публика смеялась. Буше снова начинал объявлять номер, и Любимов снова аплодировал. Тогда Буше подходил к нему и просил не мешать, пригрозив, что его выведут из зала.
– Вы поняли, что я вам сказал? – спрашивал Александр Борисович.
В ответ Любимов вставал и, показывая на свои уши и рот, жестами объяснял, что он не слышит и не может говорить.
– Вы что, глухонемой? – спрашивал Буше.
– Да!!! – рявкал в ответ Любимов.
* * *
Нравилась мне у братьев Лавровых – Петра и Лаврентия – реприза «Картина».
Петр выходил с рулоном бумаги в руках.
– Что это у тебя там? – спрашивал у него Лаврентий.
– О, я нарисовал чудесную картину! – заявлял с восторгом Петр.
– Какую?
– Корова пасется на лугу.
– Ну покажи, – просил Лаврентий.
Петр разворачивал рулон, и все видели чистый лист бумаги…
– Вот, – говорил Петр, – корова на лугу ест траву.
– Но я ничего не вижу, – удивляется Лаврентий. – Где трава?
– Траву съела корова.
– А где корова?
– А корова съела траву и ушла. Что она, тебя должна дожидаться?
* * *
– Если увидите Серго в работе, – говорил инспектор манежа А.Б. Буше, – поймете, что он великий коверный.
И действительно, когда в Калинине я увидел клоуна Серго (артисты между собой Алешу Сергеева называли Мусля), я убедился – Буше был прав.
Почему все его звали Мусля? Долго я не мог допытаться. А потом кто-то из старых артистов объяснил мне:
– Да все очень просто. Серго обращается ко всем, как француз, только говорит не «мсье», а «мусля».
* * *
Мне рассказали о том, как вечером после работы, посидев с приятелями, изрядно выпив, клоун Мусля решил остаться ночевать в цирке. Он забрел на конюшню, открыл клетку, где сидел знаменитый лев Цезарь дрессировщика Эдера, и зашел в нее.
Утром перепуганные служащие обнаружили спящего Муслю рядом с Цезарем. Прибежал на конюшню сам Эдер.
– Подымись спокойно, – шептал Эдер проснувшемуся Мусле. – Без резких движений, медленно выходи из клетки.
Мусля из клетки выходить отказался.
– Да, я вылезу, а вы меня потом побьете, – жалобно сказал он.
Долго уговаривал дрессировщик выйти из клетки клоуна. Только после того, как Эдер дал честное слово, что он и пальцем не тронет Муслю, тот как ни в чем не бывало вышел из клетки.
* * *
Муслю все любили. Он вызывал к себе доброе отношение. И он всех любил, ко всем относился по-доброму. Со всеми всегда вежливо здоровался – с вахтерами, униформистами, с конюхами, уборщицами. Единственно, кого он держал в страхе, – дирекцию цирка. Он мог сорвать спектакль. Сорвать, потому что слишком много выпил. В его судьбе, как мне кажется, есть что-то общее с судьбой артиста Петра Алейникова. И того и другого сгубила неуемная любовь почитателей, которым, видимо, льстило общение с артистом.