Квартира оказалась годная, полторы комнаты, метров тридцать, кухня, ванная, качество приемлемое, местоположение идеальное. Договор я подписал. Но что-то меня скребло, словно бы какой-то подвох, но непонятно в чем, я задумчиво спустился по лестнице, остановился перед списком жильцов. Прочитал для начала адрес, Брэннчюркагатан, 92 — откуда-то он был мне знаком, но откуда? Откуда, продолжал я раздумывать, идя взглядом по списку жильцов.
Бли-ин.
Линда Бустрём, значилось в списке.
Аж мурашки по спине.
Это же ее адрес! Я писал ей и просил прислать текст для «Ваганта», вот откуда мне знакомо «Брэннчюркагатан, 92»!
Насколько вероятна такая случайность?
В городе проживает полтора миллиона человек. Из них я знаю одного-единственного. Даю объявление в газете, получаю подходящее предложение от неизвестных мне польских сестер-близняшек — и оказываюсь именно в ее доме!
Я медленно дошел до метро и беспокойно ерзал на сиденье всю дорогу до своей девичьей светелки. Что подумает Линда, если я поселюсь у нее над головой? Что я ее преследую?
Нет, так нельзя. Я не могу. После того ужаса в Бископс-Арнё — не могу.
Войдя в дом, я первым делом позвонил полькам и сказал, что передумал, я не хочу снимать их квартиру, я нашел вариант лучше, простите, пожалуйста, так вышло.
— Ничего страшного, — сказали они.
После чего я снова оказался на исходной позиции.
— Ты рехнулся?! — заорал Гейр, когда я ему рассказал. — Ты отказался от квартиры на Сёдере, к тому же недорогой, потому что опасаешься, что кто-то едва тебе известный, возможно, подумает, будто ты его преследуешь? Ты знаешь, сколько лет я ищу квартиру в центре? Их невозможно найти. Их нет. И тут являешься ты, тебе на блюдечке с золотой каемочкой подносят одну квартиру, потом вторую, а ты воротишь нос! Да ты охренел!
— Поздно, — ответил я. — Слушай, а можно я напрошусь в гости? Вы мне теперь почти как семья стали. Так что давайте я приеду на воскресный обед?
— Чувства твои я разделяю с одной поправкой: сегодня понедельник. И отцовско-сыновние отношения мне плохо даются, предлагаю Цезаря и Брута.
— А Цезарем у нас кто будет?
— Зачем задавать дурацкие вопросы? Рано или поздно ты нападешь на меня со спины. Ну ладно, приезжай. Здесь поговорим.
Мы поужинали, я вышел на балкончик покурить и допить свой кофе, Гейр пошел со мной; мы разговаривали о релятивистском отношении к миру, свойственном нам обоим, о том, что мир поменялся, когда поменялась культура, но все равно остался для нас всем, так что за его пределами человеку по-прежнему ничего не видно, следовательно, ничего и не существует, — а также о предпосылках этого: мы так думаем потому, что учились в университете в разгар постмодернизма и постструктурализма и росли на Фуко и Дерриде, либо все так и обстоит на самом деле; но в таком случае не отрицаем ли мы постоянную, неизменную и