Или нам просто будет хорошо вместе?
Я все больше и больше закрывался, а чем больше я закрывался, тем сильнее она на меня наседала. А чем сильнее она наседала, тем больше внимания я обращал на перепады в ее настроении. Я как метеоролог мониторил ее душевное состояние, не умом скорее, а душой, мучительно чутко следовавшей за каждой переменой ее настроения. Когда она злилась, я переживал это ее гневное присутствие внутри себя. Точно рядом со мной лаяла огромная злющая собака, а мне надо ее как-то успокоить. Иногда, когда мы сидели болтали, я вдруг чувствовал, насколько она сильнее, глубже, умудреннее меня. А иногда, когда она хотела близости и я брал ее, или просто лежал, обняв ее, или мы разговаривали и она была сама тревожность и неуверенность, я ощущал себя настолько сильнее ее, что все другое не шло в зачет. Такие метания туда-обратно, когда все непостоянно, в любую секунду может рвануть, чтобы непременно смениться примирением, ровностью, происходили безостановочно, антрактов мне не полагалось, и чувство одиночества вдвоем росло и крепло.
Все недолгое время нашего знакомства мы ничего не делали вполсилы, и этого тоже.
Однажды вечером, сперва поругавшись, потом помирившись, мы заговорили о ребенке. Мы хотели завести его, пока Линда учится в институте, тогда она могла бы взять декретный отпуск на полгода, а я бы потом сменил ее, и она доучилась. Для этого ей следовало отказаться от лекарств, и она уже готовила почву, но врачи не советовали, хотя психотерапевт ее поддерживал, а окончательное решение было за ней самой.
Мы разговаривали об этом каждый день.
Теперь я сказал, что нам, пожалуй, стоит подождать.
Не считая света от телевизора, беззвучно работавшего в углу, в квартире было темно. Осенняя темнота разлилась за окнами, как море.
— Возможно, нам стоит немного подождать.
— Что ты такое говоришь? — Линда вытаращила на меня глаза.
— Мы могли бы немного подождать, отложить. Давай ты сначала доучишься…
Она встала и со всей силы дала мне пощечину.
— Ни за что! — крикнула она.
— Что ты себе позволяешь? — возмутился я. — Ты с ума сошла?! Ты меня ударила!
Щека горела, Линда действительно била со всей силы.
— Я ухожу, — сказал я, — и больше не вернусь. Даже не мечтай.
Я развернулся, вышел в прихожую и снял куртку с вешалки.
Линда рыдала в комнате у меня за спиной.
— Карл Уве, не уходи! Не бросай меня сейчас!
Я обернулся:
— Ты думаешь, тебе все позволено? И ты можешь творить что угодно?
— Прости меня, — попросила она. — Останься, пожалуйста. Только до завтра.
Я неподвижно стоял в темноте у двери и в нерешительности смотрел на нее.