— Да уж, — ответил он, обуваясь в высокие коричневые резиновые сапоги. — Пойду, надо кое-что сделать.
Он протиснулся мимо меня и пошел наверх в мастерскую. На кухне, начинавшейся в полуметре от места, где я стоял и снимал с себя куртку, Ингрид уже посадила Ванью в высокий стульчик и приставила его к рабочему столу, где сама чистила картошку. Я положил шапку и варежки на шляпную полку, скинул ботинки, используя порог вместо «рогача»; Ингрид поставила перед Ваньей миску с водой и пластиковые мерные ложки; моя дочь могла плескаться с ними часами, я знал. Повесил куртку на плечики, втиснул среди других пальто и курток и вошел на кухню. Видно было, что Ингрид на взводе, но движения оставались спокойными и размеренными, а к Ванье она обращалась мягко и приветливо.
— Что за изыски будут на обед? — спросил я.
— Баранья нога, — ответила Ингрид. — С картофелем дольками. И соусом из красного вина.
— Ого! — сказал я. — Обожаю баранину.
— Я знаю, — сказала она. Ее глаза, такие огромные за стеклами очков, смотрели на меня с улыбкой.
Ванья стучала ложкой по воде.
— Ну что, Ванья, хорошо тебе здесь? — сказал я и потрепал ее по волосам. Потом взглянул на Ингрид: — А Линда пошла полежать?
Ингрид кивнула. И тут же из спальни, мне невидимой, хотя до нее было всего-то метра четыре, раздался голос Линды:
— Я здесь!
Я зашел к ней. Две кровати стояли буквой «г» и занимали собой почти всю комнату. Она лежала на дальней, натянув одеяло под самый подбородок. Хотя занавеска была отодвинута, в комнате было довольно темно. Грубые, темные деревянные стены съедали весь свет.
— Брр! Залезешь ко мне?
Я покачал головой:
— Я думал почитать. Но ты спи.
Сел на край кровати и провел рукой по волосам Линды. На одной стене были развешаны фотографии детей и внуков Видара. Другая была заполнена книгами. Будильник и фото младшей дочери Видара стояли на подоконнике. В чужих спальнях мне всегда очень неуютно, я вижу то, чего не хотел бы, — но в этой нет.
— Я тебя люблю, — сказала Линда.
Я наклонился и поцеловал ее.
— Спи, — сказал я, встал и пошел в общую комнату. Достал книги, которые привез с собой, выбрал не Достоевского, потому что вчитываться в него как раз сейчас сил не было, а биографию Рембо, я давно хотел ее почитать и теперь лег с ней в руке на лавку под окном. Меня интересовали его африканские дела. И само время, в которое он жил. Стихи его меня интересовали лишь постольку, поскольку они могли рассказать о его необыкновенной, выдающейся личности.
На кухне Ингрид готовила еду и разговаривала с Ваньей. С ней она отлично умела общаться, могла превратить самые занудные обязательные дела во что-то живое и зажигательное за счет, в частности, того, что совершенно отодвигала в сторону свои интересы, проводя время с Ваньей. Все строилось вокруг Ваньи и ее потребностей. Но это не выглядело как жертва, потому что радость, которую получала сама Ингрид, производила впечатление глубокой и искренней.