Различия между нами, уменьшившиеся с годами, но полностью не стершиеся, поскольку заключались они не в мнениях и позициях, но в базовых особенностях характера, упрятанных в недоступные воздействию глубины, со всей отчетливостью проявились в подарке, который я получил от Гейра по случаю окончания работы над «Временем».
Это был нож американских морских пехотинцев, который годится только для одного: убивать людей. Гейр сделал это не шутки ради, а потому что не представлял себе более ценного подарка. Я обрадовался, но нож, пугающий своей гладкой сталью, острым лезвием и желобками для стока крови, так и лежит в чехле за книгами в кабинете. Возможно, Гейр понял, насколько нож не мое, потому что, когда «Время» несколько месяцев спустя вышло в свет, подарил мне новый подарок — репринтное издание Encyclopedia Britannica восемнадцатого века, она поражала воображение прежде всего списком отсутствующих в ней статей, потому что всего этого в мире еще не появилось; подарок был гораздо больше в моем вкусе.
Теперь Гейр вытащил файл с несколькими листами и протянул мне:
— Тут всего три страницы. Можешь прочитать и сказать, стало ли лучше?
Я кивнул, достал листки из файла, затушил окурок и начал читать. Это было начало, которого мне не хватило, когда я читал его эссе. Гейр начинал с Карла Ясперса и понятия пограничной ситуации, когда жизнь проживается с максимальной интенсивностью, — антитезы рутинным будням; иначе говоря, с близости смерти.
— Хорошо написано, — сказал я.
— Точно?
— Безусловно.
— Хорошо, — сказал он, убрал страницы назад в файл и положил его в сумку, стоявшую на стуле рядом с ним. — Потом дам дальше почитать.
— Надеюсь, — ответил я.
Он придвинул стул ближе к столу, положил на него локти и раскрыл ладони. Я закурил.
— Кстати, твой журналист сегодня звонил.
— Который? А, из «Афтенпостен»?
Поскольку журналист намеревался создать «портрет писателя», то попросил разрешения поговорить с моими друзьями. Я дал ему номер Туре, который мог наговорить обо мне незнамо чего и таким образом служил своего рода фактором риска, и Гейра, поскольку он в курсе моей текущей ситуации.
— И что ты ему сказал?
— Ничего.
— Ничего? Почему?
— А что я должен был сказать? Если правду, он или не поймет, или все переврет. Поэтому я постарался сказать как можно меньше.
— А о чем шла речь?
— А то ты не знаешь? Ты же сам дал ему мой номер…
— Чтобы ты что-нибудь сказал, да. Все равно что; я сказал, неважно, что они напишут.
Гейр взглянул на меня.
— Не прибедняйся, — сказал он. — Но я все-таки сказал ему одну важную вещь. Возможно, самую важную.