На следующий день я продолжил писать. Идея была подойти к моей жизни максимально близко, поэтому я писал о Линде и Юнне, спавших в соседней комнате, о Ванье и Хейди, отправившихся в детский сад, о виде из окна и музыке, которую я слушал. На следующий день я уехал на дачу, снова писал какие-то остромодернистские пассажи о лицах, о структурах, которые есть во всех больших системах, в кучах песка, облаках, экономике, транспорте, и время от времени выходил в сад покурить, смотрел на небо, на птиц, летавших туда-сюда; февраль месяц, в огромном дачном поселке ни души, только ряд за рядом маленьких, вылизанных кукольных домиков в настолько безупречных садиках, что их впору принять за парадную гостиную. Вечером налетела огромная стая ворон, должно быть несколько сотен птиц, серое облако хлопающих крыльев, оно пронеслось мимо и скрылось. Пала ночь, и за исключением куска сада, высвеченного желтизной из открытой двери в его конце, все было темным. Я сидел так тихо, что еж, фыркая, протопал в полуметре от моей ноги.
— Что, пришел? — спросил я его, дождался, пока он дотопает до изгороди, и только тогда встал и пошел в дом. На следующий день я начал писать о той весне, когда папа съехал от нас с мамой, и хотя я ненавидел каждое предложение, но решил задержаться в том времени — мне надо было с ним покончить, рассказать историю, которую я так долго пытался рассказать. Вернувшись домой, я продолжил писать; в каких-то записях, которые я делал лет в восемнадцать и почему-то не выбросил, было написано «в канаве пакеты с пивом», речь шла о новогодней вечеринке в юности, я мог это использовать, надо было только послать к черту мечту достичь высочайших высот. Недели шли, я писал, отводил и забирал детей из сада, потом гулял с ними в одном из многих парков, готовил ужин, читал им и укладывал их спать, вечером писал отзывы и делал другую мелкую работу. По воскресеньям я ехал на велосипеде на Лимхамнсфельтет и два часа играл в футбол, это было единственное мое личное свободное время, остальное крутилось вокруг детей или работы. Лимхамнсфельтет — так называется огромная зеленая площадка сразу за городом, у порта. С конца шестидесятых пестрая толпа мужиков собирается там по воскресеньям в десять пятнадцать утра. Младшим шестнадцать-семнадцать, старшему, Каю, под восемьдесят, он играет крайним, и ему нужно подавать точно под ногу, но если он получал мяч, ему хватало футбольной сноровки, чтобы выбить его в центр, а иной раз и гол забить. Но средний возраст — тридцать-сорок лет, представлены все страты общества, и единственное, что объединяет всех игроков, так это их любовь к футболу.