— Я не совсем один составлял меню, — ответил я.
— Да я знаю, — сказал он и улыбнулся. — А мы с Кристиной однажды устроили мексиканский Новый год. Я рассказывал?
— Рассказывал, — сказал я, разрезал омара пополам, выложил на блюдо и взялся за следующего.
Гейр заговорил о своем сценарии. Я слушал вполуха. «Да?» — вставлял я время от времени, показывая, что слушаю и слышу, хотя внимание мое было приковано к омарам. О сценарии он не мог говорить со всеми подряд, шанс представлялся ему только со мной наедине, сейчас или когда я пойду курить. Он написал первый вариант сценария, работал над ним полтора года, и я его прочел и написал свои замечания. Они были подробные, обширные, на девяносто страниц, и тон их, к несчастью, часто отдавал сарказмом. Я думал, что Гейр может стерпеть все, но это я плохо подумал, никто не в силах стерпеть все, особенно же трудно вынести сарказм, когда речь о твоей работе. Но я ничего не мог с собой поделать, у меня и с экспертными заключениями та же проблема, меня вечно тянет язвить. Проблема Гейрова сценария, которую он сам знал и признавал, была в чрезмерной отстраненности от действия и в недосказанности. Помочь тут мог только свежий сторонний взгляд. И вроде он его и получил, но ироничный, слишком саркастичный… Возможно, мной двигало неосознанное желание поквитаться с ним, а то он вечно «все сам знаю, пожалуйста».
Нет.
Нет?
— Я извиняюсь, правда, — сказал я, положил третьего омара на спину и распорол брюхо ножом. Панцирь здесь мягче, а внутренности такой консистенции, как будто их сделали искусственно, из какого-нибудь художественного пластика. И в самом красном цвете тоже было что-то от искусства. А мелкие изящные детали, вроде бороздок на клешнях или похожий на латы хвост, разве не могли они быть созданы в мастерской какого-нибудь художника Возрождения?
— И правильно делаешь, — ответил Гейр. — Десять «Богородиц» для исцеления твоей грешной злой души. Вот ты представь себе, каково это — каждый божий день сидеть с твоими комментариями и добровольно сдаваться на осмеяние? «Ты совсем идиот или что?» Ну я, наверно, как раз он, но…
— Это чисто технический вопрос, — сказал я и посмотрел на него, взрезая ножом панцирь омара.
— Технический? Технический? Тебе легко говорить. Ты можешь поход в туалет изображать двадцать страниц подряд, и народ будет читать с горящими глазами. Думаешь, каждый так умеет? Многие ли писатели отказались бы делать так же, если бы умели? Из-за чего, по-твоему, народ резвится с модернистскими стихами, где по три слова на странице? Да просто они ничего другого не могут. И не говори, блин, что ты этого до сих пор не понял. Если б они могли, то делали бы. А ты можешь, но не ценишь это умение. Его ты ставишь низко, а по-настоящему мечтаешь стать эссеистом. Да эссе каждый может написать! Это легче легкого.