Все здесь — гвардейцы, придворные дамы, Гамалиран и члены его семьи — забыли о чинах и рангах и были одинаково беззаботны и веселы. Ничего не было лучше, как упасть в траву и грезить, глядя в небо, где, неподвижно раскинув крылья, чертили круги большие птицы. Веселые голоса постепенно стихали, уступая другим звукам: стрекоту цикад, пению птиц, шуму леса и звону ручья. Потом рядом появлялся кто-нибудь с бокалом, полным игристого белого вина. Евгения то и дело недосчитывалась кого-то из подруг, да и гвардейцев, сколько она ни считала, никогда не оказывалось семнадцать. В замке за один слух об адюльтере между телохранителем Халена (а ведь все они, кроме Пеликена, были женаты!) и дамой из свиты царицы обоих выгнали бы с позором, но здесь даже Венгесе смотрел на творящееся беспутство сквозь пальцы. На фоне всеобщего веселья расслабился и он, и все могли наблюдать необычайно редкое явление — командир гвардейцев улыбался! Рядом была дама его сердца, и иногда, когда Хален скрывался в шатре с женой, он имел возможность коснуться мимолетным поцелуем руки царевны. Как ни были они оба осторожны, за прошедшие годы уже все, кроме царя, догадались об их тайне. Пеликен иногда при госпоже позволял себе едко пошутить на этот счет, но Евгения каждый раз резко его обрывала. Всем хватало ума молчать. Однако в один прекрасный день тайна раскрылась.
День и правда был прекрасным, и Хален находился в отличном расположении духа. Он только что вышел из шатра, куда его заманила Евгения, оправил одежду и оглянулся в поисках кого-нибудь из адъютантов. Пора было подумывать о возвращении в Дафар и далее в столицу, и он хотел отослать слугам в городе распоряжение начать сборы.
Гвардейцы играли в мяч у ручья. Девушки азартно болели за них. Гамалиран исполнял роль арбитра, выкрикивая счет. Его дочь и Айнис с мужьями о чем-то беседовали в сторонке. Ни Сериады, ни Венгесе не было видно. Хален настолько привык к постоянному присутствию друга, что сразу пошел его искать. О сестре он не беспокоился: скорее всего она сидит одна-одинешенька, по обыкновению мечтая о чем-то несбыточном. Но, проходя мимо ее шатра, он заметил, как шевельнулась рядом ветка молодого бука, и подошел ближе. Под деревом на брошенной на землю подушке сидела Сериада. Распущенные пушистые темные волосы падали ей на грудь, а маленькие ручки были сжаты в руках Венгесе, смотревшего на нее глазами преданного пса. Они не заметили Халена, а он, уязвленный в самое сердце, отшатнулся и зашагал обратно к своему шатру.
Евгения еще не оделась и даже не поднялась с покрывал. Когда бледный, разъяренный Хален влетел в шатер и остановился, потрясая сжатыми кулаками, она в тревоге приподнялась на ложе. Дрожащей рукой он налил вина, опрокинул чашу в рот и налил снова.