Евгении больше ни разу в жизни не пришлось мыть полы или самой шить себе одежду. Но она имела право сама чистить денник своего коня, приготовить обед мужу и его друзьям и читать вслух документы государственной важности, пока цирюльник бреет Халену бороду. Она училась обращаться к слугам с покровительственной вежливостью, к знакомым — с приветливым интересом, а к друзьям — с той остроумной легкостью, что выше всего ценилась в среде аристократов. Однако старые привычки оказались упрямы: она продолжала смотреть на каждого прямым открытым взглядом, который очень скоро полюбили все, от десятилетнего мальчика-пажа, державшего за спиной ужинающего царя винный кувшин, до строгого первосвященника Ханияра. И два-три десятка женщин, челядинов, гвардейцев и детей неизменно следовали за царицей, когда она обходила свой большой дом, распоряжалась сотней слуг, составляла меню на двести персон и выслушивала управителей имений своего мужа, приезжавших к ней со всех концов страны.
* * *
— Ты не думаешь! Думать нужно всегда. Лучше двигайся медленнее, но постоянно оценивай, что происходит!
Пеликен в очередной раз выбил меч из ее рук. От его удара по щиту левая рука еще гудела. Евгения отшвырнула щит, засучила рукава куртки, но телохранитель сдернул их обратно.
Хален уехал в порт. Евгения решила потренироваться с Пеликеном. Сегодня они впервые сменили деревянные мечи на стальные, да и щиты взяли тяжелые, прочные, не то что плетенки, с которыми тренировались раньше.
Евгения давно уже сшила себе наряд для тренировок. Поверх нижнего льняного платья она надевала длинную кожаную юбку с разрезами и такую же куртку. Толстая кожа предохраняла тело от ударов и не сковывала движений. Стоявший напротив Пеликен был в легкомысленной безрукавке, как и всегда: свою форму он надевал только во время дежурства. Это злило Евгению, поскольку означало, что он не принимает ее всерьез несмотря на то, что от деревянного меча ему досталось уже немало царапин и синяков. Но сталь — другое дело, она тяжелее и точнее. Если Евгения его достанет — царапиной не обойдешься… Пока однако ее атаки ничем не закончились. Он легко отбивался да еще находил возможность шутить.
— Продолжаем. Не бросайся на меня, как леопард на теленка. Следи за руками и корпусом.
Они повторили, потом еще раз и еще.
— Ты дышишь, как старая бабка! — кричал Пеликен. — Бабушка, который час? Не пора ли тебе вернуться к вязанию? Попробуй зайти справа. Я открываюсь. Успеешь?
Он умел разозлить ее с полуслова, обращаясь, как с неуклюжей неумехой. Разъярившись, она безоглядно бросалась в атаку и начинала ошибаться, над чем Пеликен тут же смеялся, и Евгения злилась еще сильнее. Кончилось все печально: она заставила его сделать несколько шагов назад и наступить на забытый щит. Пеликен запнулся, и она в последний миг успела отвести меч, всего лишь зацепив его руку. Это была уже не деревяшка — лезвие распороло кожу, и на белый от старости дощатый пол площадки для фехтования закапала кровь. Оказались перерезаны вены над запястьем, те, что проходят прямо под кожей. Евгения с изумлением увидела, как Пеликен побелел и зашатался. Она приобняла его и скорее повела к скамье. Упав на мраморное сиденье, он прислонился к стене и закрыл глаза.