«Больше»? Они садятся в «тойоту», и Роулинсон закладывает лихой разворот, так что гравий летит из-под колес. У меня голова идет кругом. Разве я давала интервью?! Я что, схожу с ума? Может, я и правда убила сестру? Может, я делаю что-то в помрачении рассудка, а потом прихожу в себя и ничего не помню?
Мне едва удается справиться с цепочкой, так трясутся руки. Я оседаю на пол, прислонившись спиной к двери и уронив голову на руки, совершенно опустошенная. Делаю долгий глубокий вдох и поднимаю глаза на едва заметный отпечаток своей окровавленной руки на стене. В памяти вновь с кошмарной ясностью всплывает тот момент. Ощущение полной беспомощности, когда убийца провел моими ногтями по лицу Джоанны. Ужас от невозможности дышать, потому что чужая рука сдавила мне горло… Нет, мой мозг не способен такое выдумать. А я не способна ударить сестру ножом. И все же, если я не найду настоящего преступника, меня отправят в тюрьму за ее убийство.
Одиннадцать лет назад
Я просыпаюсь, потому что кто-то плачет. Плач не смолкает, только поднимается и опадает волнами. Недовольно ворча, я нашариваю на ощупь кнопку лампы и откидываю одеяло. За стеной раздается скрип двери, потом приглушенный женский голос. Я накидываю на себя голубой халат и бормочу под нос ругательства, возясь с поясом. Пальцы не слушаются, я пытаюсь еще раз, уже на ходу, и ударяюсь плечом о косяк. Синяк послужит мне напоминанием не делать два дела одновременно.
На лестнице горит свет, от клубка мокрых простыней на верхней площадке так несет мочой, что я невольно сморщиваю нос. На пороге ванной комнаты ревет голый снизу по пояс мальчуган. Видимо, это Джеймс, сын Джоанны.
– Ну же, Джеймс, надень трусы. – Я стараюсь говорить спокойно, но получается больше похоже на окрик – иначе мне не перекрыть его рев. – Ты уже большой мальчик, не надо так шуметь.
Мое вмешательство заставляет его завыть еще громче. Что ж такое – я ведь нормально с ним разговариваю, а он сейчас перебудит весь квартал. «А может, это не Джеймс?» – вдруг приходит мне в голову. Может, кто-то из его друзей, оставшихся на ночь? Правда, я не помню, чтобы вечером кто-то заходил, но я вчера рано вырубилась после таблетки снотворного и бокала белого вина.
– Ты Джеймс или нет? Мальчик, мальчик, ну прекрати, хватит.
Меня вдруг бросает в жар, шум, словно физическая мука, терзает мой поврежденный мозг. Я уже ничего не вижу, не слышу, не чувствую, кроме белой пульсирующей боли.
Сзади доносятся шаги по ступенькам. Полуослепшая от шума, я оборачиваюсь и вижу женщину с чистым постельным бельем из сушилки в руках. Видимо, Джоанна, она теперь день и ночь стирает. Грубо протиснувшись мимо меня, сестра загоняет мальчишку в ванную.