«Смотрите, ваше величество, — завопил Жилдабыл, — негодяй обманул вас! Он изготовил зеркало с коварным свойством: наши лица и прекрасный лик самого короля стекло уродует, а лица Мастера и этой упрямицы оставляет неискаженными».
«Ну, не миновать теперь тебе вентилятора!» — сказал Мастеру взбешенный король. Он хватил зеркалом о каменный пол с такой злобой, что стекло брызнуло во все стороны, и стал топтать осколки.
Королевские ветродуи схватили Амальгаму. Его бросили в темный подвал, куда не проникало ни искорки света.
На другой день ослушника судил Совет Ветров.
«Признаешь ли ты себя виновным?» — спросил король.
«Я виновен только в том, — гордо отвечал Мастер, — что всю свою жизнь не искажал прекрасного, не скрывал уродства, не льстил безобразию и говорил людям правду прямо в лицо».
«В вентилятор его!» — закричал король.
«В вентилятор!» — повторили ветры.
Это была самая лютая казнь.
Амальгаму заключили в высокую башню одной из стен замка. Казнь была назначена на утро.
Глава 4
B поисках Синегории
Гай замолк.
— Что же случилось дальше? — спросил я нетерпеливо.
— Прекрасная Мельхиора… — начал было Арсений.
Но тут сигнальщики закричали «воздух». У командного пункта взвыла сирена. Под навесом посыпались со стола кости домино. Румяная подавальщица Клава промчалась мимо нас к щелям укрытия, опережая всех.
— Клавочка, самовар поспел, бежит! — крикнул кто-то из летчиков.
Клава выскочила из укрытия, схватила горевший яркой медью самовар — гордость аэродромной столовой — и, как ни фыркал он, как ни плевался, утащила его под скалу.
Немцы шли от солнца. Крылатые тени ударили нас по глазам.
Ды-ды-ды-ды!!! — оглушительно зачастили счетверенные пулеметы.
Даранг-даранг-даранг! — задергались скорострельные зенитки.
Мы едва успели добежать до щели, как над нами, переходя с тонкого свиста на тошнотворный вой, что-то просверлило воздух и, покрывая все тяжким, стопудовым обвалом, ахнулось оземь на аэродроме. Потрясенная округа долго не могла прийти в себя, и каждое ущелье спешило скорее сбыть подальше этот ужасный, не вмещающийся в мире гром. Только мы подняли головы, как земля снова судорожно забилась под нами, и стало темно от взброшенных к небу камней. И в эту минуту я увидел, как Арсений Гай вскочил и, сгибаясь, побежал к своей землянке.
— Я сейчас… термометр снять…
— Ложись!..
Поздно… Бомба рассадила до основания скалу возле метеорологической станции. Когда мы подбежали туда, на мху и расщепленных бревнах блестели капли ртути.
Я бросился на колени, подвел руку под тяжелое, большое тело Гая, лежавшего ничком, повернул его лицом к себе. Он посмотрел на меня словно очень издалека, губы его разжались, но зубы оставались стиснутыми, и сквозь зубы, чуть слышно, он проговорил: