Почта пришла, Карпов ничего не получил, и я завтра дуну в Неаполь; о всем вышеописанном уведомил я Леонтьева по прошедшей почте. Всякий день обедаю я у Лизакевича, это бонвиван и большой хлебосол. По утрам бегаю смотреть, что есть примечательного, после обеда гуляю пешком в вилле Боргезе или по Корсо. Ввечеру в театре, который только что изряден. Нигде не видал я таких лихих женщин, как здесь. У меня чуть не дошло до авантюрки с дамою, которую всего два раза видел в театре. Вчера ввечеру возил меня Лизакевич к Торлони, это дало мне представление о здешних собраниях. Играют в карты, занимаются любовью, и ничего более, и не думают блистать остроумием, как в некоторых городах. Здесь нашел я Бальмена. Он принужден был Неаполь оставить, разгласив везде, что Актонова жена в него влюблена, что хочет с мужем развестись, чтоб выйти за него, и проч. Он это узнал; брат министра публично Бальмена стал ругать и упрекать ему дерзость его. Бальмен от всего отперся. Это много шума наделало.
Леонтьев, боясь, чтобы с Бальменом не было чего дурного, заплатил его долги и послал его к Лизакевичу. Здесь он начал делать всякие проказы, ходил в незнакомые дома, плакал, говорил, что его хотят убить, просил паспорт, чтоб уехать бог знает куда, и проч. Он совсем не тот стал: томен, печален, ни слова не говорит, со всем тем потолстел. Лизакевич хотел дать ему комнату у себя; он отказался, а нанять чем не имеет; все это на него похоже, но он жалок. Он писал в Петербург и просится назад к матери. Это и было бы лучше всего для него.
Долгоруков, брат генерал-адъютанта, зовет меня с собою в Неаполь; но он едет только через 4 дня, а мне мешкать более нельзя, я еду. Здесь тоже говорят о войне, но неопределенно.
Александр. Неаполь, 5 мая 1803 года
Здесь был я принят от всех с восклицаниями. Леонтьева так забылась, что хотела меня обнять. Он удивился, что я не более пробыл в Риме. Ежели бы я это мог предвидеть, то остался бы там еще с неделю и приехал бы сюда с Карповым или с Долгоруковым. Старая Скавронская также очень мне обрадовалась. Жаль, что милые и добрые Леонтьевы едут скоро, то есть через месяц. Пожалуй, сделай им тысячу учтивостей в Вене; у них ангельские сердца. Кстати сказать, ты можешь готовить посылочку батюшке с ними: они с радостью возьмут это на себя. Я ему тоже кое-что пошлю.
Ты не можешь поверить, с каким равнодушием я увидел Неаполь; но как скоро приблизился к Chiaie и увидел Ла Гран Бретанья, равнодушие сделалось печалью: вспомнил, кто там живал, вспомнил Вену, тебя и заплакал. Мне теперь кажется, что я в Вену совсем не ездил и год как тебя не видал. Неаполь очень будет скучен, когда уедут отсюда Леонтьевы, но еще скучнее будет ехать в Палермо, что не замедлит случиться, ежели разразится война. Нашему Фердинанду худо будет, ежели, как говорят, Бонапарт хочет его принудить заплатить папе все недоимки. Это составит важную сумму, а где ее взять? – банк здешний обанкротился. Зурло, директор или, лучше, министр финансов, судится, а между тем сидит в Кастель дель Уово. Многие банкиры, например Торлоний, имевшие суммы в банке, очень от того пострадали.